|
«Анна Снегина» - автобиографическая поэма Сергея Есенина, законченная им уже перед смертью - к концу января 1925 года. Она не только является плодом авторских переосмыслений Октябрьской революции и её последствий для народа, но и демонстрацией отношения поэта к революционным событиям. Он не только оценивает, но и переживает их с позиции художника и маленького человека, оказавшегося заложником обстоятельств.
Россия в первой половине двадцатого века оставалась страной с низким уровнем грамотности, что вскоре подверглось существенным изменениям. В результате ряда революционных восстаний возникли первые политические партии, таким образом, народ стал полноправным участником общественной жизни. Кроме того, на развитие отечества оказали влияние глобальные потрясения: в 1914-1918 гг. Российская Империя была вовлечена в Первую Мировую войну, а 1918-1921 гг., ее раздирала гражданская война. Поэтому эпоха, в период которой была написана поэма, называется уже эпохой «Советской республики». Есенин показал этот переломный момент истории на примере судьбы маленького человека – самого себя в лирическом образе. Драматизм эпохи находит свое отражение даже в размере стиха: трехстопный амфибрахий, который так любил Некрасов и использовал, как универсальную форму для своей обличительной гражданской лирики. Этот размер более соответствует эпосу, чем легким стихотворениям Сергея Александровича.
Действие происходит на рязанской земле в период весны с 1917 по 1923 г. Автор показывает реальное пространство, описывает реальную русскую местность: «Село, значит, наше Радово…». Использование топонимов в книге не случайно. Они важны для создания метафорического пространства. Радово - это литературный прообраз Константиново, места, где родился и вырос Сергей Александрович. Конкретное художественное пространство не просто «привязывает» изображаемый мир к тем или иным топографическим реалиям, но и активно влияет на суть изображаемого. И село Криуша тоже (Есенин в поэме называет Криуши) действительно существует в Клепиковском районе Рязанской области, который находится в соседстве с Рыбновским районом, где расположено село Константиново.
«Анна Снегина» была написана С. Есениным во время его 2-й поездки на Кавказ в 1924-1925 гг. Это был самый насыщенный творческий период поэта, когда ему писалось легко, как никогда прежде. И это объемное произведение он писал залпом, работа приносила ему неподдельную радость. В итоге, получилась автобиографическая лироэпическая поэма. В ней заложено своеобразие книги, так как она вместила в себя сразу два рода литературы: эпос и лирика. Исторические события - это эпическое начало; любовь героя - лирическое.
О чем поэма?
Произведение Есенина состоит из 5 глав, каждая из которых раскрывает определенный этап в жизни страны. Композиция
в поэме «Анна Снегина» — цикличная: начинается и заканчивается она приездом Сергея в родное село. Есенин, прежде всего, расставил для себя приоритеты: с чем ему по пути? Анализируя обстановку, сложившуюся под влиянием социальных катаклизмов, он выбирает для себя старое доброе прошлое, где не было такой оголтелой вражды между родными и близкими людьми. Таким образом, основная мысль произведения «Анна Снегина» заключается в том, что поэт не находит в новой агрессивной и жестокой реальности места человеку. Борьба отравила умы и души, брат идет на брата, а жизнь измеряется силе нажима или удара. Какие бы идеалы за этим превращением не стояли, они того не стоят – вот приговор автора послереволюционной России. В поэме явно обозначился разлад официальной партийной идеологии и философии творца, и этого несовпадения Сергею Александровичу так и не простили.
Однако и в эмигрантской доле автор не нашел себя. Показывая пренебрежение к письму Анны, он обозначает пропасть между ними, ведь ее нравственного выбора он никак не может принять. Есенин любит родину и не может оставить ее, тем более в таком состоянии. Снегина уехала безвозвратно, как уходит прошлое, и для России исчезновение дворянства – исторический факт. Пускай и поэт новым людям кажется пережитком прошлого со своим сопливым гуманизмом, но он останется в родном краю наедине со своей ностальгией по вчерашнему дню, которому он так предан. В этом самопожертвовании выражается идея поэмы «Анна Снегина», а в образе девушки в белой накидке перед мысленным взором рассказчика появляется мирная патриархальная Россия, в которую он до сих пор влюблен.
Критика
Впервые фрагменты из произведения «Анна Снегина» были изданы в 1925 году в журнале «Город и деревня», но полномасштабная публикация была лишь в конце весны этого года в газете «Бакинский рабочий». Сам Есенин ставил книгу очень высоко и говорил о ней так: «По-моему, это лучше всего, что я написал». Это в своих воспоминаниях подтверждает и поэт В. Ф. Наседкин: «Своим литературным друзьям он охотнее всего читал тогда эту поэму. Было видно, что она нравилась ему больше, чем другие стихи».
Критики боялись освещать столь красноречивый укор новой власти. Многие избегали высказываться в печати о новой книге или отозвались равнодушно. Зато у рядового читателя, судя по тиражу газеты, поэма вызвала неподдельный интерес.
По данным газеты «Известия» от 14 марта 1925 за номером 60, мы можем установить, что в Доме Герцена на встрече группы литераторов под названием «Перевал» прошло первое публичное чтение поэмы «Анна Снегина». Реакция слушателей была отрицательной или равнодушной, во время эмоционального декларирования поэта они молчали и никак не проявляли заинтересованности. Кое-кто даже попытался вызвать автора на обсуждение произведения, но он резко отклонил подобные просьбы и покинул зал в расстроенных чувствах. Мнение о работе он спросил лишь у Александра Константиновича Воронского (литературного критика, редактора журнала «Красная новь»). «Да, она мне нравится», - отозвался он, может, поэтому ему посвящена книга. Воронский был видным членом партии, но боролся за свободу искусства от государственной идеологии. За это его расстреляли при Сталине.
Конечно, некрасовская прямолинейность, простота слога и витиеватость содержания, столь не свойственные Есенину, вызвали у советских критиков предположение, что поэт «исписался». Они предпочитали оценивать лишь форму и стиль скандального произведения «Анна Снегина», не вдаваясь в подробности в виде деталей и образов. Современный публицист, Александр Тененбаум, иронично замечает, что «осудили Сергея критики, имена которых сегодня уже затёрлись донельзя».
Есть некая теория, что чикисты поняли антиправительственный подтекст поэмы и расправились с Есениным, инсценируя самоубийство доведенного до отчаяния творческого человека. Фраза, которая трактуется некоторыми людьми, как похвала Ленину: «Скажи, Кто такое Ленин? Я тихо ответил: Он - вы», — на самом деле означает, что вождь народов – предводитель бандитов и пьяниц, как Прон Оглоблин, и трус-перебежчик, как его брат. Ведь революционеров поэт отнюдь не хвалит, а выставляет в карикатурном виде.
Интересно? Сохрани у себя на стенке!
Я думаю:
Как прекрасна
Земля
И на ней человек.
С Есенин
Поэма “Анна Снегина” – одна из лучших в творчестве Сергея Есенина. Это и эпическое произведение, так как раскрывает судьбы народа в революции, и лирическое, отражающее суть человеческих переживаний, внутренний мир героев.
Поэма полна драматических коллизий, связанных с судьбой народа. Кульминационная сцена поэмы – тревожный, заинтересованный разговор радовских мужиков с поэтом о земле.
Кричат нам,
Что землю не троньте,
Еще не настал, мол, миг.
За что же тогда на фронте
Мы губим себя и других?..
Есенин изображает революционные события с исторической точки зрения. С этими событиями связаны и судьбы героев поэмы: помещицы Анны Снегиной, хутор которой во время революции крестьяне “забрали в волость с хозяйками и со скотом”; крестьянина-бедняка Оглоблина Прона, борющегося за новую власть и мечтающего скорее открыть “коммуну в своем селе”; старика-мельника и его жены – доброй, ворчливой хлопотуньи; рассказчика-поэта, земляка Прона, вовлеченного революцией в “мужицкие дела”.
Не слышно собачьего лая,
Здесь нечего, видно, стеречь –
У каждого хата гнилая,
А в хате ухваты да печь.
Гляжу, на крыльце у
Прона Горластый мужицкий галдеж:.
Толкуют о новых законах,
О ценах на скот и рожь.
В поэме русский народ разобщен. Поэт показывает разных “мужиков”: крестьяне – труженики горячо приветствуют революцию, но есть и такие, которых, по выражению Прона, “еще нужно варить”, есть закоренелые собственники, вроде “отвратительного малого” – возницы, есть крикуны и бездельники, как Лабутя, ищущие в революции “легкой жизни”. По-разному воспринимают ломку старой жизни и другие герои поэмы.
Анна Снегина, когда-то мечтавшая с юным поэтом о славе, выбита революцией из привычного уклада помещичьей жизни.
“Когда-то я очень любила
Сидеть у калитки вдвоем.
Мы вместе мечтали о славе…
И вы угодили в прицел,
Меня же про это заставил
Забыть молодой офицер…”
На что-то надеясь, она отправляется искать счастья на чужбине. Последняя встреча героя поэмы с Анной Снегиной происходит “на расстояньи”, как бы незримо. Но от этого значение ее нисколько не снижается, а становится заглавно-ключевым.
В самом деле, еще раз вдумаемся в строки лондонского письма героини, по легкости слога, казалось бы, такого беспечного. Оно не только наполнено горькими раздумьями-воспоминаньями о безоблачных днях юности, но и суровыми, бескомпромиссными оценками своего жизненного пути.
Я часто хожу на пристань
И, то ли на радость, толь в страх,
Гляжу средь судов все пристальней
На красный советский флаг.
Теперь там достигли силы.
Дорога моя ясна…
В путях и перепутьях по чужим городам и весям Анна Снегина не утратила в сердце главного – любви к Родине. Поэтому она приходит в порт, издали с тоской и волнением смотрит на красный флаг: это частичка утраченной ею, но не забытой отчизны.
Конечно, все не так просто! Поэт это прекрасно осознает. “Красный флаг – символ новой России – радует ее, но и страшит. Она не забыла, что ей пришлось пережить. Когда-то на вопрос поэта она ответила молчанием, в котором угадывалась не только боль утраты, но и осознание исторической справедливости народного возмездия.
“Скажите,
Вам больно, Анна,
За ваш хуторской разор?”
Но как-то печально и странно
Она опустила свой взор…
С каждым годом эта новая Россия становится для Анны Снегиной все ближе. Мечты, думы об этой, казалось бы, утраченной навсегда и вновь обретенной Родине – это единственное, что согревает ей душу, удерживает на этой грешной земле.
Теперь на чужбине для героини все роднее и ближе становится образ человека, любовь которого она отвергла дважды. Узнав, что человек, некогда любивший ее, жив, находится по-прежнему на Родине, Анна отправляет ему письмо, в котором открывает свою душу.
Так часто мне снится ограда,
Калитка и ваши слова…
Но вы мне по-прежнему милы,
Как родина и как весна.
Скорее всего, она не ждет ответа на свое письмо, да и сама не будет больше писать. Все необходимое она уже высказала, облегчила душу, а возврата к старому нет, время не может бежать вспять.
Эта поэма Есенина поражает глубиной содержания при внешней простоте повествования. Она подтверждает гениальность и мастерство поэта. Сочинение по литературе на тему: Поэма Есенина “Анна Снегина”Другие сочинения:- Поэма С. Есенина “Анна Снегина” начинается и заканчивается лирическим аккордом – воспоминаниями автора о ранней юности, о “девушке в белой накидке”. Развитие сюжет получает в первой части поэмы: герой возвращается в родные места после трехлетнего отсутствия. Свершилась Февральская революция, но Read More ......
- Поэма С. Есенина “Анна Снегина” начинается и заканчивается лирическим аккордом – воспоминаниями автора о ранней юности, о “девушке в белой накидке”. Развитие сюжет получает в первой части поэмы: герой возвращается в родные места после трехлетнего отсутствия. Свершилась Февральская революция, но Read More ......
- Тема этой поэмы революция и человек в ней в 17 год герой поэмы Сергей встретил дезертиром с первой мировой войны, т. к. “Прохвосты и дармоеды сгоняли на фронт умирать”. Он вернулся в родное село, но жизнь там не приносит успокоения: Read More ......
- Тема Родины – главная тема в творчестве С. А. Есенина. О чем бы он ни писал, образ родного края присутствует во всех его стихах. Написанная в 1925 году поэма “Анна Снегина” отражает впечатление Есенина от поездок в родное село Константиново Read More ......
- Большая поэма Сергея Есенина “Анна Снегина” явилась своего рода итогом творчества поэта, который сам считал ее своим лучшим произведением. В этой поэме Есенин отображает события в России 1917 г. и, как настоящий поэт-пророк, предчувствуя беду, словно предупреждает об опасности, грозящей Read More ......
- Поэма “Анна Снегина” автобиографична: лирический герой спустя несколько лет возвращается в родное село, где многое изменилось: люди перестали ценить человеческую жизнь, а во главе соседнего села поставлен Прон Оглоблин, Булдыжник, драчун, грубиян. Он вечно на всех озлоблен, С утра по Read More ......
- “Анна Снегина” – лирико-эпическая поэма С. Есенина. Она была начата поэтом в ноябре 1924 г., а завершена в январе 1925 г. Эту поэму можно назвать поэмой-воспоминанием. Нет, не детства – юности. Они живы в памяти – те “суровые, грозные годы”. Read More ......
- Эта поэма, написанная в 1925 г., по признанию поэта, “лучше всего, что я написал”. Жанр поэмы определяют как лиро-эпический: внутренний, лирический сюжет произведения неразрывно связан с рассказом о том, что “случилось, что стало в стране”. Образцом для подражания Есенину послужил Read More ......
Поэма Есенина “Анна Снегина”
«Село, значит, наше – Радово, Дворов, почитай, два ста. Тому, кто его оглядывал, Приятственны наши места. Богаты мы лесом и водью, Есть пастбища, есть поля. И по всему угодью Рассажены тополя. Мы в важные очень не лезем, Но всё же нам счастье дано. Дворы у нас крыты железом, У каждого сад и гумно. У каждого крашены ставни, По праздникам мясо и квас. Недаром когда-то исправник Любил погостить у нас. Оброки платили мы к сроку, Но – грозный судья – старшина Всегда прибавлял к оброку По мере муки и пшена. И чтоб избежать напасти, Излишек нам был без тягот. Раз – власти, на то они власти, А мы лишь простой народ. Но люди – все грешные души. У многих глаза – что клыки. С соседней деревни Криуши Косились на нас мужики. Житье у них было плохое - Почти вся деревня вскачь Пахала одной сохою На паре заезженных кляч. Каких уж тут ждать обилий, - Была бы душа жива. Украдкой они рубили Из нашего леса дрова. Однажды мы их застали… Они в топоры, мы тож. От звона и скрежета стали По телу катилась дрожь. В скандале убийством пахнет. И в нашу и в их вину Вдруг кто-то из них как ахнет! - И сразу убил старшину. На нашей быдластой сходке Мы делу условили ширь. Судили. Забили в колодки И десять услали в Сибирь. С тех пор и у нас неуряды. Скатилась со счастья вожжа. Почти что три года кряду У нас то падеж, то пожар». Такие печальные вести Возница мне пел весь путь. Я в радовские предместья Ехал тогда отдохнуть. Война мне всю душу изъела. За чей-то чужой интерес Стрелял я в мне близкое тело И грудью на брата лез. Я понял, что я – игрушка, В тылу же купцы да знать, И, твердо простившись с пушками, Решил лишь в стихах воевать. Я бросил мою винтовку, С такою-то подготовкой Я встретил 17-й год. Свобода взметнулась неистово. И в розово-смрадном огне Тогда над страною калифствовал Керенский на белом коне. Война «до конца», «до победы». И тут же сермяжную рать Прохвосты и дармоеды Сгоняли на фронт умирать. Но всё же не взял я шпагу… Под грохот и рев мортир Другую явил я отвагу - Был первый в стране дезертир. Дорога довольно хорошая, Приятная хладная звень. Луна золотою порошею Осыпала даль деревень. «Ну, вот оно, наше Радово, - Промолвил возница, - Недаром я лошади вкладывал За норов ее и спесь. Позволь, гражданин, на чаишко. Вам к мельнику надо? Так вон!.. Я требую с вас без излишка За дальний такой прогон». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Даю сороковку. Даю еще двадцать. Такой отвратительный малый. А малому тридцать лет. «Да что ж ты? Имеешь ли душу? За что ты с меня гребешь?» И мне отвечает туша: «Сегодня плохая рожь. Давайте еще незвонких Десяток иль штучек шесть - Я выпью в шинке самогонки За ваше здоровье и честь…» И вот я на мельнице… Осыпан свечьми светляков. От радости старый мельник Не может сказать двух слов: «Голубчик! Да ты ли? Озяб, чай? Поди, продрог? Да ставь ты скорее, старуха, На стол самовар и пирог!» В апреле прозябнуть трудно, Особенно так в конце. Был вечер задумчиво чудный, Как дружья улыбка в лице. Объятья мельника круты, От них заревет и медведь, Но всё же в плохие минуты Приятно друзей иметь. «Откуда? Надолго ли?» «На год». «Ну, значит, дружище, гуляй! Сим летом грибов и ягод У нас хоть в Москву отбавляй. И дичи здесь, братец, до черта, Сама так под порох и прет. Подумай ведь только… Четвертый Тебя не видали мы год…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Беседа окончена. Мы выпили весь самовар. По-старому с шубой овчинной Иду я на свой сеновал. Иду я разросшимся садом, Лицо задевает сирень. Так мил моим вспыхнувшим взглядам Состарившийся плетень. Когда-то у той вон калитки Мне было шестнадцать лет, И девушка в белой накидке Сказала мне ласково: «Нет!» Далекие, милые были. Тот образ во мне не угас… Мы все в эти годы любили,
Действие происходит на рязанской земле в период с весны 1917 по 1923 г. Повествование ведётся от имени автора-поэта Сергея Есенина; изображение «эпических» событий передаётся через отношение к ним лирического героя. В первой главе речь идёт о поездке поэта в родные места после тягот мировой войны, участником которой он был. Возница рассказывает о житье своих односельчан - зажиточных радовских мужиков. У радовцев идёт постоянная война с бедняцкой деревней Криуши. Соседи воруют лес, устраивают опасные скандалы, в одном из которых дело доходит до убийства старшины. После суда и у радовцев «начались неуряды, скатилась со счастья вожжа». Герой размышляет о бедственной судьбе, вспоминая, как «за чей-то чужой интерес» стрелял и «грудью на брата лез». Поэт отказался участвовать в кровавой бойне - выправил себе «липу» и «стал первый в стране дезертир». Гостя радушно встречают в доме мельника, где он не был четыре года. После самовара герой отправляется на сеновал через заросший сиренью сад - и в памяти возникают «далёкие милые были» - девушка в белой накидке, сказавшая ласково: «Нет!» Вторая глава повествует о событиях следующего дня. Разбуженный мельником герой радуется красоте утра, белой дымке яблоневого сада. И снова, как бы в противовес этому, - мысли о безвинно изуродованных войной калеках. От старухи мельничихи он вновь слышит о стычках радовцев с криушанами, о том, что теперь, когда прогнали царя, везде творится «свободы гнусь»: зачем-то открыли остроги и в деревню вернулись многие «воровские души», среди которых - убийца старосты Прон Оглоблин. Мельник, вернувшийся от помещицы Снегиной - старой знакомой героя, - докладывает, какой интерес вызвало его сообщение о приехавшем к нему госте. Но лукавые намёки мельника не смущают пока души героя. Он отправляется в Криушу - повидать знакомых мужиков. У хаты Прона Оглоблина собрался мужицкий сход. Крестьяне рады столичному гостю и требуют разъяснить им все животрепещущие вопросы - о земле, о войне, о том, «кто такое Ленин?». Поэт отвечает: «Он - вы». В третьей главе - события, последовавшие через несколько дней. К простудившемуся на охоте герою мельник привозит Анну Снегину. Полушутливый разговор о юных встречах у калитки, о её замужестве раздражает героя, ему хочется найти другой, искренний тон, однако приходится послушно разыгрывать роль модного поэта. Анна укоряет его за беспутную жизнь, пьяные дебоши. Но сердца собеседников говорят о другом - они полны наплывом «шестнадцати лет»: «Расстались мы с ней на рассвете / С загадкой движений и глаз...» Лето продолжается. По просьбе Прона Оглоблина герой отправляется с крестьянами к Снегиным - требовать землю. Из помещичьей горницы слышны рыдания - это пришла весть о гибели на фронте мужа Анны, боевого офицера. Анна не хочет видеть поэта: «Вы - жалкий и низкий трусишка, он умер... А вы вот здесь...» Уязвлённый, герой отправляется с Проном в кабак. Основное событие четвёртой главы - известие, которое приносит в избушку мельника Прон. Теперь, по его словам, «мы всех р-раз - и квас! в России теперь Советы и Ленин - старшой комиссар». Рядом с Проном в Совете оказывается его брат Лабутя, пьяница и болтун, живущий «не мозоля рук». Именно он едет первым описывать снегинский дом - «в захвате всегда есть скорость». Мельник привозит хозяек усадьбы к себе. Происходит последнее объяснение героя с Анной. Боль утрат, невозвратность прошлых отношений по-прежнему разъединяют их. И опять остаётся только поэзия воспоминаний о юности. Под вечер Снегины уезжают, а поэт мчится в Питер «развеять тоску и сон». В пятой главе - эскизный набросок событий, происшедших в стране за шесть послереволюционных лет. «Чумазый сброд», дорвавшись до господского добра, бренчит на роялях да слушает патефон - но «гаснет удел хлебороба», «фефёла! Кормилец! Касатик!» за пару измызганных «катек» даёт себя выдрать кнутом". Из письма мельника герой поэмы узнает, что Прон Оглоблин расстрелян казаками Деникина; Лабутя, пересидев налёт в соломе, требует себе за храбрость красный орден. Герой опять навещает родные места. С прежней радостью встречают его старики. Для него приготовлен подарок-письмо с лондонской печатью - весточка от Анны. И хотя внешне адресат остаётся холодным, даже чуть циничным, все же след в его душе остаётся. Финальные строки снова возвращают к светлому образу юношеской любви. Пересказал
Здравствуйте, друзья, все любящие поэзию
как я, который в хорошем смысле сошёл с ума от неё, как некоторые сходят от женщин, идеологий и т.д. В последние дни я подробно изучал поэму
Сергея Есенина «Анна Снегина»
и пришёл к мысли, что не могу так оставить её, не поговорив о ней с предполагаемым филологом-любителем, то есть с кем-нибудь виртуальным тобой, друг. Однако, в одной статье, одном посте, я не хочу умещать то многое, что понял, изучая поэму, вообще документы
, хоть как-то связанные с нею, с её написанием, жизнью поэта Есенина
, историческими днями тогдашнего непростого времени.
Поэтому разобью большую статью на несколько частей, которую так и назову «Сергей Есенин - поэма «Анна Снегина»
.
Для начала, чтобы прочувствовать стихи, я советую прочитать «Снегину»
, даже если вы и раньше её читали, лучше вслух
. Она не большая, просто написанная, сочным
, присущем Есенину
, языком.
Итак, читаем поэму Сергея Александровича Есенина "Анна Снегина".
Александр Тененбаум
"Анна Снегина". Сергей Есенин
А. Воронскому
«Село, значит, наше — Радово,
Дворов, почитай, два ста.
Тому, кто его оглядывал,
Приятственны наши места.
Богаты мы лесом и водью,
Есть пастбища, есть поля.
И по всему угодью
Рассажены тополя. Мы в важные очень не лезем,
Но все же нам счастье дано.
Дворы у нас крыты железом,
У каждого сад и гумно.
У каждого крашены ставни,
По праздникам мясо и квас.
Недаром когда-то исправник
Любил погостить у нас. Оброки платили мы к сроку,
Но — грозный судья — старшина
Всегда прибавлял к оброку
По мере муки и пшена.
И чтоб избежать напасти,
Излишек нам был без тяго́т.
Раз — власти, на то они власти,
А мы лишь простой народ. Но люди — все грешные души.
У многих глаза — что клыки.
С соседней деревни Криуши
Косились на нас мужики.
Житье у них было плохое —
Почти вся деревня вскачь
Пахала одной сохою
На паре заезженных кляч. Каких уж тут ждать обилий,
Была бы душа жива.
Украдкой они рубили
Из нашего леса дрова.
Однажды мы их застали...
Они в топоры, мы тож.
От звона и скрежета стали
По телу катилась дрожь. В скандале убийством пахнет.
И в нашу и в их вину
Вдруг кто-то из них как ахнет! —
И сразу убил старшину. На нашей быдластой сходке
Мы делу условили ширь.
Судили. Забили в колодки
И десять услали в Сибирь.
С тех пор и у нас неуряды.
Скатилась со счастья возжа.
Почти что три года кряду
У нас то падеж, то пожар».
Такие печальные вести
Возница мне пел весь путь.
Я в радовские предместья
Ехал тогда отдохнуть. Война мне всю душу изъела.
За чей-то чужой интерес
Стрелял я мне близкое тело
И грудью на брата лез.
Я понял, что я — игрушка,
В тылу же купцы да знать,
И, твердо простившись с пушками,
Решил лишь в стихах воевать.
Я бросил мою винтовку,
Купил себе «липу»* , и вот
С такою-то подготовкой
Я встретил семнадцатый год. Свобода взметнулась неистово.
И в розово-смрадном огне
Тогда над страною калифствовал
Керенский на белом коне.
Война «до конца», «до победы».
И ту же сермяжную рать
Прохвосты и дармоеды
Сгоняли на фронт умирать.
Но все же не взял я шпагу...
Под грохот и рев мортир
Другую явил я отвагу —
Был первый в стране дезертир. Дорога довольно хорошая,
Приятная хладная звень.
Луна золотою порошею
Осыпала даль деревень.
«Ну, вот оно, наше Радово, —
Промолвил возница, —
Здесь!
Недаром я лошади вкладывал
За норов ее и спесь.
Позволь, гражданин, на чаишко.
Вам к мельнику надо?
...Так — вон!..
Я требую с вас без излишка
За дальний такой прогон».
...................... Даю сороковку.
«Мало!»
Даю еще двадцать.
«Нет!»
Такой отвратительный малый,
А малому тридцать лет.
«Да что ж ты?
Имеешь ли душу?
За что ты с меня гребешь?»
И мне отвечает туша:
«Сегодня плохая рожь.
Давайте еще незвонких
Десяток иль штучек шесть —
Я выпью в шинке самогонки
За ваше здоровье и честь...»
И вот я на мельнице...
Ельник
Осыпан свечьми светляков.
От радости старый мельник
Не может сказать двух слов:
«Голубчик! Да ты ли?
Сергуха?!
Озяб, чай? Поди, продрог?
Да ставь ты скорее, старуха,
На стол самовар и пирог!» В апреле прозябнуть трудно,
Особенно так в конце.
Был вечер задумчиво чудный,
Как дружья улыбка в лице.
Объятья мельника кру́ты,
От них заревет и медведь,
Но все же в плохие минуты
Приятно друзей иметь.
«Откуда? Надолго ли?»
«На́ год».
«Ну, значит, дружище, гуляй!
Сим летом грибов и ягод
У нас хоть в Москву отбавляй.
И дичи здесь, братец, до че́рта,
Сама так под порох и прет.
Подумай ведь только...
Четвертый
Тебя не видали мы год...»
........................
........................ Беседа окончена.
Чинно
Мы выпили весь самовар.
По-старому с шубой овчинной
Иду я на свой сеновал.
Иду я разросшимся садом,
Лицо задевает сирень.
Состарившийся плетень.
Когда-то у той вон калитки
Мне было шестнадцать лет,
И девушка в белой накидке
Сказала мне ласково: «Нет!»
Далекие, милые были!
Тот образ во мне не угас.
Мы все в эти годы любили,
Но мало любили нас.
«Ну что же, вставай, Сергуша!
Еще и заря не текла,
Старуха за милую душу
Оладьев тебе напекла.
Я сам-то сейчас уеду
К помещице Снегиной.
Ей
Вчера настрелял я к обеду
Прекраснейших дупелей». Привет тебе, жизни денница!
Встаю, одеваюсь, иду.
Дымком отдает росяница
На яблонях белых в саду. Я думаю:
Как прекрасна
Земля
И на ней человек.
И сколько с войной несчастных
Уродов теперь и калек.
И сколько зарыто в ямах.
И сколько зароют еще.
И чувствую в скулах упрямых
Жестокую судоргу щек. Нет, нет!
Не пойду навеки!
За то, что какая-то мразь
Бросает солдату-калеке
Пятак или гривенник в грязь.
«Ну, доброе утро, старуха!
Ты что-то немного сдала...»
И слышу сквозь кашель глухо:
«Дела одолели! Дела...
У нас здесь теперь неспокойно.
Испариной все зацвело.
Сплошные мужицкие войны.
Дерутся селом на село.
Сама я своими ушами
Слыхала от прихожан:
То радовцев бьют криушане,
То радовцы бьют криушан. А все это, значит, безвластье.
Прогнали царя...
Так вот...
Посыпались все напасти
На наш неразумный народ.
Открыли зачем-то остроги,
Злодеев пустили лихих.
Теперь на большой дороге
Покою не знай от них.
Вот тоже, допустим... с Криуши...
Их нужно б в тюрьму за тюрьмой,
Они ж, воровские души,
Вернулись опять домой.
У них там есть Прон Оглоблин,
Булдыжник, драчун, грубиян.
Он вечно на всех озлоблен,
С утра по неделям пьян.
И нагло в третьёвом годе,
Когда объявили войну,
При всем при честно́м народе
Убил топором старшину.
Таких теперь тысячи стало
Творить на свободе гнусь.
Пропала Расея, пропала...
Погибла кормилица Русь!» Я вспомнил рассказ возницы
И, взяв свою шляпу и трость,
Пошел мужикам поклониться,
Как старый знакомый и гость. Иду голубою дорожкой
И вижу — навстречу мне
Несется мой мельник на дрожках
По рыхлой еще целине.
«Сергуха! За милую душу!
Постой, я тебе расскажу!
Сейчас! Дай поправить возжу,
Потом и тебя оглоушу.
Чего ж ты мне утром ни слова?
Я Снегиным так и бряк:
Приехал ко мне, мол, веселый
Один молодой чудак.
(Они ко мне очень желанны,
Я знаю их десять лет.)
А дочь их замужняя Анна
Спросила:
— Не тот ли, поэт?
— Ну да, — говорю, — он самый.
— Блондин?
— Ну, конечно, блондин.
— С кудрявыми волосами?
— Забавный такой господин.
— Когда он приехал?
— Недавно.
— Ах, мамочка, это он!
Ты знаешь,
Он был забавно
Когда-то в меня влюблен.
Был скромный такой мальчишка,
А нынче...
Поди ж ты...
Вот...
Писатель...
Известная шишка...
Без просьбы уж к нам не придет». И мельник, как будто с победы,
Лукаво прищурил глаз:
«Ну, ладно! Прощай до обеда!
Другое сдержу про запас». Я шел по дороге в Криушу
И тростью сшибал зеленя.
Ничто не пробилось мне в душу,
Ничто не смутило меня.
Струилися запахи сладко,
И в мыслях был пьяный туман...
Теперь бы с красивой солдаткой
Завесть хорошо роман.
Но вот и Криуша!
Три года
Не зрел я знакомых крыш.
Сиреневая погода
Сиренью обрызгала тишь.
Не слышно собачьего лая,
Здесь нечего, видно, стеречь —
У каждого хата гнилая,
А в хате ухваты да печь.
Гляжу, на крыльце у Прона
Горластый мужицкий галдеж.
Толкуют о новых законах,
О ценах на скот и рожь.
«Здорово, друзья!»
«Э, охотник!
Здорово, здорово!
Садись.
Послушай-ка ты, беззаботник,
Про нашу крестьянскую жись.
Что нового в Питере слышно?
С министрами, чай, ведь знаком?
Недаром, едрит твою в дышло,
Воспитан ты был кулаком.
Но все ж мы тебя не порочим.
Ты — свойский, мужицкий, наш,
Бахвалишься славой не очень
И сердце свое не продашь.
Бывал ты к нам зорким и рьяным,
Себя вынимал на испод...
Скажи:
Отойдут ли крестьянам
Без выкупа пашни господ?
Кричат нам,
Что землю не троньте,
Еще не настал, мол, миг.
За что же тогда на фронте
Мы губим себя и других?» И каждый с улыбкой угрюмой
Смотрел мне в лицо и в глаза,
А я, отягченный думой,
Не мог ничего сказать.
Дрожали, качались ступени,
Но помню
Под звон головы:
«Скажи,
Кто такое Ленин?»
Я тихо ответил:
«Он — вы». На корточках ползали слухи,
Судили, решали, шепча.
И я от моей старухи
Достаточно их получал. Однажды, вернувшись с тяги,
Я лег подремать на диван.
Разносчик болотной влаги,
Меня прознобил туман.
Трясло меня, как в лихорадке,
Бросало то в холод, то в жар.
И в этом проклятом припадке
Четыре я дня пролежал.
Мой мельник с ума, знать, спятил.
Поехал,
Кого-то привез... Я видел лишь белое платье
Да чей-то привздернутый нос.
Потом, когда стало легче,
Когда прекратилась трясь,
На пятые сутки под вечер
Простуда моя улеглась.
Я встал.
И лишь только пола
Коснулся дрожащей ногой,
Услышал я голос веселый:
«А!
Здравствуйте, мой дорогой!
Давненько я вас не видала...
Теперь из ребяческих лет
Я важная дама стала,
А вы — знаменитый поэт.
....................... Ну, сядем.
Прошла лихорадка?
Какой вы теперь не такой!
Я даже вздохнула украдкой,
Коснувшись до вас рукой.
Да!
Не вернуть, что было.
Все годы бегут в водоем.
Когда-то я очень любила
Сидеть у калитки вдвоем.
Мы вместе мечтали о славе...
И вы угодили в прицел,
Меня же про это заставил
Забыть молодой офицер...» Я слушал ее и невольно
Оглядывал стройный лик.
Хотелось сказать:
«Довольно!
Найдемте другой язык!» Но почему-то, не знаю,
Смущенно сказал невпопад:
«Да... Да...
Я сейчас вспоминаю...
Садитесь...
Я очень рад...
Я вам прочитаю немного
Стихи
Про кабацкую Русь...
Отделано четко и строго.
По чувству — цыганская грусть».
«Сергей!
Вы такой нехороший.
Мне жалко,
Обидно мне,
Что пьяные ваши дебоши
Известны по всей стране. Скажите:
Что с вами случилось?»
«Не знаю».
«Кому же знать?»
«Наверно, в осеннюю сырость
Меня родила моя мать».
«Шутник вы...»
«Вы тоже, Анна».
«Кого-нибудь любите?»
«Нет».
«Тогда еще более странно
Губить себя с этих лет:
Пред вами такая дорога...» Сгущалась, туманилась даль.
Не знаю, зачем я трогал
Перчатки ее и шаль.
...................
Луна хохотала, как клоун.
И в сердце хоть прежнего нет,
По-странному был я полон
Наплывом шестнадцати лет.
Расстались мы с ней на рассвете
С загадкой движений и глаз... Есть что-то прекрасное в лете,
А с летом прекрасное в нас.
Мой мельник...
Ох, этот мельник!
С ума меня сводит он.
Устроил волынку, бездельник,
И бегает, как почтальон.
Сегодня опять с запиской,
Как будто бы кто-то влюблен:
«Придите.
Вы самый близкий.
С любовью Оглоблин Прон». Иду.
Прихожу в Криушу.
Оглоблин стоит у ворот
И спьяну в печенки и в душу
Костит обнищалый народ.
«Эй, вы!
Тараканье отродье!
Все к Снегиной...
Р-раз — и квас.
Даешь, мол, твои угодья
Без всякого выкупа с нас!»
И тут же, меня завидя,
Снижая сварливую прыть,
Сказал в неподдельной обиде:
«Крестьян еще нужно варить».
«Зачем ты позвал меня, Проша?»
«Конечно, ни жать, ни косить.
Сейчас я достану лошадь
И к Снегиной... вместе...
Просить...»
И вот запрягли нам клячу.
В оглоблях мосластая шкеть —
Таких отдают с придачей,
Чтоб только самим не иметь.
Мы ехали мелким шагом,
И путь нас смешил и злил:
В подъемах по всем оврагам
Телегу мы сами везли. Приехали.
Дом с мезонином
Немного присел на фасад.
Волнующе пахнет жасмином
Плетнёвый его палисад.
Слезаем.
Подходим к террасе
И, пыль отряхая с плеч,
О чьем-то последнем часе
Из горницы слышим речь:
«Рыдай не рыдай — не помога...
Теперь он холодный труп...
... Там кто-то стучит у порога.
Припудрись...
Пойду отопру...» Дебелая грустная дама
Откинула добрый засов.
И Прон мой ей брякнул прямо
Про землю,
Без всяких слов.
«Отдай!.. —
Повторял он глухо. —
Не ноги ж тебе целовать!» Как будто без мысли и слуха
Она принимала слова.
Потом в разговорную очередь
Спросила меня
Сквозь жуть:
«А вы, вероятно, к дочери?
Присядьте...
Сейчас доложу...» Теперь я отчетливо помню
Тех дней роковое кольцо.
Но было совсем не легко мне
Увидеть ее лицо.
Я понял —
Случилось горе,
И молча хотел помочь.
«Убили... Убили Борю...
Оставьте.
Уйдите прочь.
Вы — жалкий и низкий трусишка!
Он умер...
А вы вот здесь...» Нет, это уж было слишком.
Не всякий рожден перенесть.
Как язвы, стыдясь оплеухи,
Я Прону ответил так:
«Сегодня они не в духе...
Поедем-ка, Прон, в кабак...» Все лето провел я в охоте.
Забыл ее имя и лик.
Обиду мою
На болоте
Оплакал рыдальщик-кулик. Бедна наша родина кроткая
В древесную цветень и сочь,
И лето такое короткое,
Как майская теплая ночь.
Заря холодней и багровей.
Туман припадает ниц.
Уже в облетевшей дуброве
Разносится звон синиц. Мой мельник вовсю улыбается,
Какая-то веселость в нем.
«Теперь мы, Сергуха, по зайцам
За милую душу пальнем!» Я рад и охоте,
Коль нечем
Развеять тоску и сон.
Сегодня ко мне под вечер,
Как месяц, вкатился Прон.
«Дружище!
С великим счастьем,
Настал ожидаемый час!
Приветствую с новой властью,
Теперь мы всех р-раз — и квас!
Без всякого выкупа с лета
Мы пашни берем и леса.
В России теперь Советы
И Ленин — старшой комиссар.
Дружище!
Вот это номер!
Вот это почин так почин.
Я с радости чуть не помер,
А брат мой в штаны намочил.
Едри ж твою в бабушку плюнуть.
Гляди, голубарь, веселей.
Я первый сейчас же коммуну
Устрою в своем селе!» У Прона был брат Лабутя,
Мужик — что твой пятый туз:
При всякой опасной минуте
Хвальбишка и дьявольский трус.
Таких вы, конечно, видали.
Их рок болтовней наградил. Носил он две белых медали
С японской войны на груди.
И голосом хриплым и пьяным
Тянул, заходя в кабак:
«Прославленному под Ляояном
Ссудите на четвертак...»
Потом, насосавшись до дури,
Взволнованно и горячо
О сдавшемся Порт-Артуре
Соседу слезил на плечо.
«Голубчик! —
Кричал он. —
Петя!
Мне больно... Не думай, что пьян.
Отвагу мою на свете
Лишь знает один Ляоян». Такие всегда на примете.
Живут, не мозоля рук.
И вот он, конечно, в Совете,
Медали запрятал в сундук.
Но с тою же важной осанкой,
Как некий седой ветеран,
Хрипел под сивушной банкой
Про Нерчинск и Турухан:
«Да, братец!
Мы горе видали,
Но нас не запугивал страх...»
......................
Медали, медали, медали
Звенели в его словах.
Он Прону вытягивал нервы,
И Прон материл не судом.
Но все ж тот поехал первый
Описывать снегинский дом. В захвате всегда есть скорость:
— Даешь! Разберем потом!
Весь хутор забрали в волость
С хозяйками и со скотом. А мельник...
.........................
Мой старый мельник
Хозяек привез к себе,
Заставил меня, бездельник,
В чужой ковыряться судьбе.
И снова нахлынуло что-то,
Когда я всю ночь напролет
Смотрел на скривленный заботой
Красивый и чувственный рот. Я помню —
Она говорила:
«Простите... Была не права...
Я мужа безумно любила.
Как вспомню... болит голова...
Но вас
Оскорбила случайно...
Жестокость была мой суд... Была в том печальная тайна,
Что страстью преступной зовут.
Конечно,
До этой осени
Я знала б счастливую быль...
Потом бы меня вы бросили,
Как выпитую бутыль...
Поэтому было не надо...
Ни встреч... ни вобще продолжать...
Тем более с старыми взглядами
Могла я обидеть мать». Но я перевел на другое,
Уставясь в ее глаза.
И тело ее тугое
Немного качнулось назад.
«Скажите,
Вам больно, Анна,
За ваш хуторской разор?»
Но как-то печально и странно
Она опустила свой взор.
.....................
«Смотрите...
Уже светает.
Заря как пожар на снегу...
Мне что-то напоминает...
Но что?..
Я понять не могу...
Ах!.. Да...
Это было в детстве...
Другой... Не осенний рассвет...
Мы с вами сидели вместе...
Нам по шестнадцать лет...» Потом, оглядев меня нежно
И лебедя выгнув рукой,
Сказала как будто небрежно:
«Ну, ладно...
Пора на покой...»
........................
Под вечер они уехали.
Куда?
Я не знаю куда.
В равнине, проложенной вехами,
Дорогу найдешь без труда. Не помню тогдашних событий,
Не знаю, что сделал Прон.
Я быстро умчался в Питер
Развеять тоску и сон. Суровые, грозные годы!
Ну разве всего описать?
Слыхали дворцовые своды
Солдатскую крепкую «мать». Эх, удаль!
Цветение в далях!
Недаром чумазый сброд
Играл по дворам на роялях
Коровам тамбовский фокстрот.
За хлеб, за овес, за картошку
Мужик залучил граммофон, —
Слюнявя козлиную ножку,
Танго себе слушает он.
Сжимая от прибыли руки,
Ругаясь на всякий налог,
Он мыслит до дури о штуке,
Катающейся между ног. Шли годы
Размашисто, пылко.
Удел хлебороба гас.
Немало попрело в бутылках
«Керенок» и «ходей» у нас.
Фефела! Кормилец! Касатик!
Владелец землей и скотом,
За пару измызганных «катек»
Он даст себя выдрать кнутом. Ну, ладно.
Довольно стонов,
Ненужных насмешек и слов.
Сегодня про участь Прона
Мне мельник прислал письмо:
«Сергуха! За милую душу!
Привет тебе, братец! Привет!
Ты что-то опять в Криушу
Не кажешься целых шесть лет. Утешь!
Соберись на милость!
Прижваривай по весне!
У нас здесь такое случилось,
Чего не расскажешь в письме.
Теперь стал спокой в народе,
И буря пришла в угомон.
Узнай, что в двадцатом годе
Расстрелян Оглоблин Прон. Расея!..
Дуро́вая зыкь она.
Хошь верь, хошь не верь ушам —
Однажды отряд Деникина
Нагрянул на криушан.
Вот тут и пошла потеха...
С потехи такой — околеть!
Со скрежетом и со смехом
Гульнула казацкая плеть.
Тогда вот и чикнули Проню...
Лабутя ж в солому залез
И вылез,
Лишь только кони
Казацкие скрылись в лес.
Теперь он по пьяной морде
Еще не устал голосить:
«Мне нужно бы красный орден
За храбрость мою носить...»
Совсем прокатились тучи...
И хоть мы живем не в раю,
Ты все ж приезжай, голубчик,
Утешить судьбину мою...»
И вот я опять в дороге.
Ночная июньская хмарь.
Бегут говорливые дроги
Ни шатко ни валко, как встарь.
Дорога довольно хорошая,
Равнинная тихая звень.
Луна золотою порошею
Осыпала даль деревень.
Мелькают часовни, колодцы,
Околицы и плетни.
И сердце по-старому бьется,
Как билось в далекие дни. Я снова на мельнице...
Ельник
Усыпан свечьми светляков.
По-старому старый мельник
Не может связать двух слов:
«Голубчик! Вот радость! Сергуха?!
Озяб, чай? Поди, продрог?
Да ставь ты скорее, старуха,
На стол самовар и пирог.
Сергунь! Золотой! Послушай!
...................... И ты уж старик по годам...
Сейчас я за милую душу
Подарок тебе передам».
«Подарок?»
«Нет...
Просто письмишко...
Да ты не спеши, голубок!
Почти что два месяца с лишком
Я с почты его приволок». Вскрываю... читаю... Конечно!..
Откуда же больше и ждать?
И почерк такой беспечный,
И лондонская печать.
«Вы живы?.. Я очень рада...
Я тоже, как вы, жива.
Так часто мне снится ограда,
Калитка и ваши слова.
Теперь я от вас далеко...
В России теперь апрель.
И синею заволокой
Покрыта береза и ель.
Сейчас вот, когда бумаге
Вверяю я грусть моих слов,
Вы с мельником, может, на тяге
Подслушиваете тетеревов.
Я часто хожу на пристань
И, то ли на радость, то ль в страх,
Гляжу средь судов все пристальней
На красный советский флаг. Теперь там достигли силы.
Дорога моя ясна...
Но вы мне по-прежнему милы,
Как родина и как весна»...
........................ Письмо как письмо.
Беспричинно.
Я в жисть бы таких не писал... По-прежнему с шубой овчинной
Иду я на свой сеновал.
Иду я разросшимся садом,
Лицо задевает сирень.
Так мил моим вспыхнувшим взглядам
Погорбившийся плетень.
Когда-то у той вон калитки
Мне было шестнадцать лет.
И девушка в белой накидке
Сказала мне ласково: «Нет!» Далекие милые были!..
Тот образ во мне не угас. Мы все в эти годы любили,
Но, значит,
Любили и нас. Январь 1925
Батум
|
