Разделы сайта
Выбор редакции:
- Что такое материя и антиматерия?
- Африка полезные ископаемые
- Макс вебер направление или теория
- Десятичные дроби, определения, запись, примеры, действия с десятичными дробями Дроби десятичные числа простоты
- Презентции на тему афганистан, афганская война, скачать бесплатно к классному часу
- Евгений белаш мифы первой мировой
- Что помешало спасти "титаник"
- Конкурсы Английские конкурсы для детей
- Литературно-музыкальная композиция «Есть такая профессия — Родину защищать
- Городской открытый августовский педагогический совет Тематика проведения педсоветов в году
Реклама
| Михаил фриновский нквд. Фриновский михаил петрович (14.01.1898–08.02.1940). Спецсообщение Л. Берии И. В. Сталину с приложением заявления М. П. Фриновского |
| Партия: | ВКП(б) с 1918 года. | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Образование: | Курсы усовершенствования высшего командного состава РККА | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Военная служба | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Принадлежность: | СССР СССР | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Род войск: | НКВД | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Звание: | |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Награды: |
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Фриновский, Михаил Петрович
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему, соблазнителю, эту историю. Теперь этот он, настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m"ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.
Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
ФРИНОВСКИЙ Михаил Петрович
(26 января (7 февраля) 1898, Наровчат, Пензенская губерния, Российская империя - 4 февраля 1940, Москва) - деятель советских органов госбезопасности, командарм 1-го ранга (1938). Член ЦИК СССР 7-го созыва, депутат Верховного Совета СССР 1-го созыва. Один из непосредственных организаторов «Большого террора».
Михаил Фриновский родился в начале 1898 года в городе (ныне село) Наровчат Пензенской губернии.
До Первой мировой войны учился в духовном училище в Краснослободске.
В январе 1916 года поступил в кавалерию вольноопределяющимся, служил в чине унтер-офицера. В январе-августе 1916 года дезертировал. Был связан с анархистами, участвовал в убийстве генерал-майора М. А. Бема.
С марта 1917 года Фриновский - счетовод-бухгалтер военного госпиталя. Участник июльского восстания 1917 года. В сентябре того же года вступил в Красную гвардию в Хамовниках (Москва), командовал группой красногвардейцев, участвовал в штурме Кремля, был тяжело ранен. Вплоть до февраля 1918 года - на излечении в Лефортовском госпитале.
В марте-июле 1918 года работал помощником смотрителя Ходынской больницы. Вступил в РКП(б), работал в партийной ячейке и месткоме Ходынской больницы. В июле 1918 года записался в Красную армию, служил командиром эскадрона, начальником Особого отдела 1-й Конной армии.
В 1919 году после тяжелого ранения переведён на профсоюзную работу, а затем в органы ВЧК. Во второй половине 1919 года служил помощником начальника активной части Особого отдела Московской ЧК. Участвовал в важнейших операциях ЧК - разгроме анархистов, ликвидации анархистских и повстанческих отрядов на Украине и т. д.
С декабря 1919 по апрель 1920 года служил в Особом отделе Южного фронта. В 1920 году был начальником активной части Особого отдела Юго-Западного фронта, заместителем начальника Особого отдела 1-й Конной армии. В 1921-1922 годах - заместитель начальника Особого отдела, заместитель начальника оперативного отряда Всеукраинской ЧК.
В 1922-1923 годах Фриновский - начальник общеадминистративной части и секретарь Киевского отдела ГПУ (с 23 июня 1923 - начальник полпредства ОГПУ по Юго-Востоку).
В ноябре 1923 года его переводят на Северный Кавказ на должность начальника Особого отдела Северо-Кавказского военного округа. С марта 1924 года Фриновский - первый заместитель полпреда ОГПУ по Северному Кавказу. В 1925 года - начальник пограничной охраны Черноморского побережья Северо-Кавказского края, с января 1926 года - первый заместитель полпреда и начальник войск ГПУ.
8 июля 1927 года был переведен в Москву на должность помощника начальника Особого отдела Московского военного округа. В 1927 года он закончил курсы высшего командного состава при Военной академии РККА имени Фрунзе. С 28 ноября 1928 по 1 сентября 1930 года был командиром-военкомом отдельной дивизии особого назначения имени Ф. Э. Дзержинского при коллегии ОГПУ СССР.
1 сентября 1930 года Фриновский назначен на должность председателя ГПУ Азербайджанской ССР. Был одним из организаторов раскулачивания в Азербайджане. 8 апреля 1933 года назначен начальником Главного управления пограничной охраны и войск ОГПУ СССР, руководил операцией ОГПУ по подавлению восстания в Синьцзяне
С образованием Народного комиссариата внутренних дел СССР 10 июля 1934 года Главное управление пограничной охраны и войск ОГПУ переименовано в Главное управление пограничной и внутренней охраны (с середины 1937 - Главное управление пограничных и внутренних войск) НКВД СССР. 11 июля его начальником назначен М. П. Фриновский.
См. также: Большой террор
С падением Г. Г. Ягоды и назначением 26 сентября 1936 г. наркомом внутренних дел Н. И. Ежова Фриновский 16 октября 1936 г. назначен заместителем наркома внутренних дел СССР. 1-м заместителем наркома тогда являлся Я. С. Агранов, ещё одним заместителем был с 29 сентября 1936 г. М. Д. Берман, а 3 ноября 1936 г. ещё одним заместителем был назначен Л. Н. Бельский. С 15 апреля 1937 г. Фриновский являлся первым заместителем наркома внутренних дел СССР и возглавлял Главное управление государственной безопасности НКВД СССР. С упразднением ГУГБ 28 марта 1938 г. возглавил Управление государственной безопасности (1-е управление) НКВД СССР. Ещё одним первым заместителем наркома 22 августа 1938 г. был назначен Лаврентий Берия, который с уходом Фриновского из НКВД 8 сентября 1938 г. также сменил его на посту начальника 1-го управления НКВД СССР - с 29 сентября 1938 г. во главе вновь образованного ГУГБ.
12 декабря 1937 года избран депутатом Совета Союза Верховного Совета СССР 1-го созыва от Краснодарского края. Один из ближайших сотрудников Ежова и главных организаторов Большого террора. Один из главных организаторов репрессий в РККА, принимал непосредственное участие в организации Московских процессов. Был одним из организаторов массовых политических репрессий в Монголии.
8 сентября 1938 года был назначен наркомом Военно-Морского Флота СССР. 14 сентября 1938 года ему присвоено звание командарма 1-го ранга (минуя звание командарм 2-го ранга).
6 апреля 1939 года снят со всех постов и арестован по обвинению в «организации троцкистско-фашистского заговора в НКВД» (в чём признался). Содержался в Сухановской особой тюрьме. 4 февраля 1940 года Военной коллегией Верховного Суда СССР приговорён к смертной казни. Тело кремировано в Донском монастыре.
Не реабилитирован.
Семья
Жена - Фриновская Нина Степановна (1903, Рязань - 3 февраля 1940) - русская, беспартийная, образование высшее, аспирантка Института истории Академии наук СССР. Арестована 12 апреля 1939 года. 2 февраля 1940 года по сфабрикованному обвинению в «сокрытии преступной контрреволюционной деятельности врагов народа» (то есть собственных мужа и сына) Военной коллегией Верховного суда СССР приговорена к смертной казни. Расстреляна 3 февраля 1940 года. Реабилитирована 12 января 1956 года.
Сын - Фриновский Олег Михайлович (1922, Харьков - 21 января 1940, Москва) - член ВЛКСМ, образование незаконченное среднее, учащийся 10-го класса 2-й московской специальной артиллерийской школы. Арестован 12 апреля 1939 года. 21 января 1940 года по сфабрикованному обвинению в участии в «контрреволюционной молодёжной группе» приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни. Расстрелян в тот же день. Реабилитирован 12 января 1956 года.
В Москве Фриновский занимал 9-комнатную квартиру (Кропоткинская улица, дом 31, кв. 77), в которую после его ареста вселилась семья высокопоставленного сотрудника НКВД Вениамина Гульста.
Звания
- Комкор (29.11.1935)
- Командарм 1 ранга (14.09.1938)
Награды
- Орден Ленина (14.02.1936)
- 3 ордена Красного Знамени (1924, 20.12.1932; 03.02.1935)
- Орден Красной Звезды (22.07.1937)
- Орден Трудового Красного Знамени Азербайджанской ССР (04.03.1931)
- Орден Трудового Красного Знамени ЗСФСР (07.03.1932)
- Медаль «XX лет РККА» (22.02.1938)
- Нагрудный знак «Почётный работник ВЧК-ОГПУ (V)» (1925)
- Нагрудный знак «Почётный работник ВЧК-ОГПУ (XV)» (26.05.1933)
- Орден Красного Знамени (МНР) (25.10.1937)
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 января 1941 года лишён государственных наград и воинского звания.
ФРИНОВСКИЙ Михаил Петрович
— Зам. народного комиссара внутренних дел.
Отчетная карточка на партийный билет образца 1936 года № 1872034, принадлежавший М. П. Фриновскому
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ:
Спецсообщение Л. П. Берии И. В. Сталину с приложением заявления М. П. Фриновского
Каким образом оно было написано, нам не известно, но оно есть. Прим.автора.
СПЕЦСООБЩЕНИЕ Л.П. БЕРИИ И.В. СТАЛИНУ С ПРИЛОЖЕНИЕМ ЗАЯВЛЕНИЯ М.П. ФРИНОВСКОГО
ЦК ВКП(б) товарищу И.В. СТАЛИНУ
При этом направляем заявление арестованного Фриновского от 11.III.39 г. Допрос Фриновского продолжаем.
Приложение: по тексту.
Народный комиссар внутренних дел Союза ССР БЕРИЯ
НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА
СОВЕТСКИХ СОЦ. РЕСПУБЛИК — КОМИССАРУ
ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ 1 РАНГА:
БЕРИЯ Л.П.
От арестованного ФРИНОВСКОГО М.П.
Заявление
Следствием мне предъявлено обвинение в антисоветской заговорщической работе. Долго боролась во мне мысль необходимости сознаться в своей преступной деятельности в период, когда я был на свободе, но жалкое состояние труса взяло верх. Имея возможность обо всем честно рассказать Вам и руководителям партии, членом которой я недостойно был последние годы, обманывая партию, - я этого не сделал. Только после ареста, после предъявления обвинения и беседы лично с Вами я стал на путь раскаяния и обещаю рассказать следствию всю правду до конца, как о своей преступно-вражеской работе, так и о лицах, являющихся соучастниками и руководителями этой преступной вражеской работы.
Стал я преступником из-за слепого доверия авторитетам своих руководителей ЯГОДЫ, ЕВДОКИМОВА и ЕЖОВА, а став преступником, я вместе с ними творил гнусное контрреволюционное дело против партии.
В 1928 году, вскоре после моего назначения командиром и военкомом Дивизии Особого назначения при Коллегии ОГПУ, на состоявшейся районной партийной конференции я был избран в состав пленума, а пленумом в состав бюро партийной организации Сокольнического района.
Еще на конференции я установил контакт с бывшим работником ОГПУ (в 1937 г. покончил самоубийством в связи с арестом ЯГОДЫ) - ПОГРЕБИНСКИМ, который информировал меня о наличии групповой борьбы среди членов райкома. В последующем я примкнул в составе бюро к большинству, оказавшемуся правыми, и вел работу совместно с этой группой членов бюро до ее разоблачения в районной партийной организации.
На следующей партийной конференции в 1929 г. это большинство бюро, в том числе и я, и другие работники ОГПУ: МИРОНОВ, ЛИЗЕРСОН, ПОГРЕБИНСКИЙ, были до конца разоблачены. Я и МИРОНОВ выступали с покаянными речами на конференции, однако не порвали полностью с правой группой в районе.
После конференции в ОГПУ состоялось совещание руководящего состава в связи с указанием ЦК, осуждавшим втягивание партийной организации ОГПУ в групповую борьбу в Сокольническом райкоме.
В том же 1929 году в Москву приехал ЕВДОКИМОВ в связи с намечаемым переводом его в качестве начальника СОУ ОПТУ. Я был у него в номере гостиницы «Селект». Вначале ЕВДОКИМОВ расспрашивал меня, как идут дела в Москве, потом сообщил, что он переводится в Москву и что ЦК предлагает ему наладить оперативную работу ОГПУ. В этой же беседе я поделился с ЕВДОКИМОВЫМ и сообщил, что попал в правые на практике.
В это время уже имели место осложнения в деревне в связи с коллективизацией сельского хозяйства. Я спросил ЕВДОКИМОВА - как у вас на Северном Кавказе идут дела? Он говорит: «Дела сложны, колхозы в казачьих и национальных районах прививаются туго, сопротивление идет большое», и он выразился так: «Черт его знает, выйдет ли из этого дела что-нибудь?»
За время нахождения ЕВДОКИМОВА в Москве, а потом уже после его переезда в Москву у меня с ним было несколько встреч. В процессе этих встреч ЕВДОКИМОВ говорил, что ЦК допускает много безобразий в деревне и «черт его знает, к чему все это приведет».
В 1930 году, после решительного наступления партии и правительства на кулачество, в результате допущенных на местах перегибов начались восстания, и особо сложные формы эти восстания приняли в национальных областях Северного Кавказа, в частности в Дагестане. Меня вызвали в Коллегию ОГПУ и направили в Дагестан. Поговорить с ЕВДОКИМОВЫМ перед отъездом мне не удалось.
Следующая встреча с ЕВДОКИМОВЫМ у меня состоялась уже во время приезда в Закавказье в 1930 году, когда он объезжал районы, в которых проводились операции по борьбе с повстанчеством.
После официальных разговоров я имел с ЕВДОКИМОВЫМ интимную беседу, во время которой он мне говорил, что вооруженным путем, как думает ЦК, колхозов не создашь. Вот, говорит он, в Дагестане население говорит, что колхозам капут, и это не только в национальных областях, что обстановка очень сложна и в центральной России. Может так получиться, говорил ЕВДОКИМОВ, что кулака-то мы разорим и физически уничтожим, а осложнений у нас в стране может быть много и хозяйства в деревне партия не создаст.
На этом разговор с ним и кончился. Пробыв несколько дней, ЕВДОКИМОВ уехал. Последующая встреча с ЕВДОКИМОВЫМ у меня была в 1930 году перед отъездом на работу в Азербайджан. Встретились мы в кабинете у ЕВДОКИМОВА. Я спрашивал его указаний. Наряду с оперативно-служебными указаниями он заявил мне, что в успех начавшейся операции по ликвидации кулачества как класса он - ЕВДОКИМОВ, хотя на него и возложено проведение этой операции по СССР, - не верит. В целесообразность проводимой по решению Центрального Комитета операции он также не верит, считая, что это может привести к обнищанию деревни и деградации сельского хозяйства. За это время в Азербайджане я никакой антисоветской работы не вел.
В 1933 году, вскоре после назначения меня начальником ГУПВО ОГПУ и приезда в Москву, я встретился с ЕВДОКИМОВЫМ у него на квартире. Он приехал из Ростова.
ЕВДОКИМОВ повел со мной разговор о том, что обстановка в стране, несмотря на, казалось бы, некоторое улучшение положения в деревне с промтоварами и с продовольствием в городах, - все же чрезвычайно сложная. И вот тут же ЕВДОКИМОВ начал со мной откровенный разговор. Он спросил: «Как у тебя, правые настроения, которые у тебя были, - изжились или нет?» Я говорю: «Черт его знает, изжились или нет, не знаю, а что?» «Видишь ли, рано или поздно правым удастся доказать Центральному Комитету неправоту линии Центрального Комитета и правильность линии правых». Я попытался возразить, заявив, что положение колхозов становится прочным. Он ответил: «Подожди, колхозы-то начали существовать, но это только начало, а что будет дальше - неизвестно. Кадры правых - большие, правыми ведется большая подпольная работа и по вербовке кадров, и по созданию недовольства против правительства и Центрального Комитета».
Дальше ЕВДОКИМОВ спросил: «Ты ГУПВО принял или нет?» После моего утвердительного ответа он сказал: «Тебе надо было бы заинтересоваться как следует вопросами войск. Войска будут играть большую роль в случае каких-либо осложнений внутри страны, и ты должен прибрать войска к своим рукам».
Зная, что моими заместителями по ГУПВО являются КРУЧИНКИН, ЛЕПИН и РОШАЛЬ, ЕВДОКИМОВ, коснувшись их, заявил: «КРУЧИНКИН, видимо, ЯГОДИНСКИЙ человек, но это ничего. ЯГОДА сам войсками занимается, но и это не страшно». Тут же ЕВДОКИМОВ сообщил мне о том, что сам ЯГОДА также является правым, рекомендовал: «Все же в отношениях с ЯГОДОЙ далеко не заходи и полностью ему и, в особенности, его окружению не доверяйся, так как эти люди способны на преступления, на этих преступлениях провалятся и могут выдать тебя, а КРУЧИНКИНА прибери к рукам». И тут же ЕВДОКИМОВ рассказал о том, что КРУЧИНКИН, будучи в командировке в Средней Азии, в бытность там ЕВДОКИМОВА, при проведении операций, из-за своей трусости операцию провалил. Я поставил вопрос перед ЯГОДОЙ, говорил ЕВДОКИМОВ, об отдаче КРУЧИНКИНА под суд, но что-то молчат. Осторожно нужно его к себе потянуть, но начинай также заводить и свои кадры в войсках ОГПУ.
Я спросил, что нужно конкретно делать по войскам? Во-первых, говорил ЕВДОКИМОВ, заимей своих совершенно надежных людей и так прибери их к рукам, чтобы в случае осложнений они выполняли твою волю.
В том же 1933 году ЯГОДА, после моей с ним стычки по служебному вопросу, начал вновь приближать меня к себе при помощи БУЛАНОВА. БУЛАНОВ часто зазывал меня к себе на дачу под видом рыбной ловли и игры в бильярд. В одну из таких поездок к БУЛАНОВУ, в выходной день на дачу, приехал ЯГОДА, который после обеда и выпивки имел со мной разговор в отдельной комнате. ЯГОДА начал разговор с того, что я не прав, настраиваясь против него, и что, видимо, здесь орудует рука ЕВДОКИМОВА, и тут же сказал мне: «Имейте в виду: о том, что вы остаетесь правым, - мне известно, что вы ведете работу, я также знаю, и не лучше ли вам смириться с той обстановкой, которая существует у нас в центральном аппарате, свой гонор сбавить и слушаться меня». Й тут же, продолжая разговор, ЯГОДА спросил меня: «Как идут дела в ГУПВО, у вас там много замов, не лучше ли было бы освободиться кое от кого. Как вы думаете - кого лучше оставить: КРУЧИНКИНА или ЛЕПИНА?»
Не дожидаясь моего ответа, ЯГОДА сказал, что КРУЧИНКИН - человек надежный. Я понял, что КРУЧИНКИН связан с ним по преступной деятельности. В отношении ЛЕПИНА ЯГОДА сказал, что тот колебался, ориентировался на АКУЛОВА и БАЛИЦКОГО, когда они работали в ОГПУ. «Может быть, его и предложить БАЛИЦКОМУ, - сказал он, - пусть поедет к нему. РОШАЛЯ надо обломать , а на отдел боевой подготовки вам надо было бы взять КРАФТА или РЫМШАНА». После этого ЯГОДА стал приглашать поехать к нему на дачу, но из-за позднего времени я отказался. Прощаясь, ЯГОДА сказал: «Ну - мировая и полный контакт».
Во исполнение заданий, которые я получил от ЕВДОКИМОВА, и после разговора с ЯГОДОЙ я начал всячески приближать к себе КРУЧИНКИНА и вскоре повел с ним открытый разговор, Я спросил КРУЧИНКИНА - какую работу он ведет по заданиям ЯГОДЫ в войсках. Сначала КРУЧИНКИН сделал недоуменный вид, а после начал говорить, что особых заданий он не получает, главным образом, ведет работу по части подбора людей и их воспитанию в духе бесконечной преданности персонально ЯГОДЕ. О проделанной им работе и ряде людей, которые им были завербованы и вели работу внутри войск ОГПУ, КРУЧИНКИН мне окончательно рассказал по своем возвращении его из Синьцзяна в 1934 году.
Развернув полную картину своей антисоветской работы, КРУЧИНКИН назвал мне следующих людей: КРАФТА, РЫМШАНА, который в это время был уже из ГУПВО откомандирован в РККА, РОТЕРМЕЛЯ, ЛЕПСИСА, ЗАРИНА, БАРКОВА, КОНДРАТЬЕВА, командующего в это время дивизией особого назначения, причем оговорил, что с КОНДРАТЬЕВЫМ прямую связь имеют ЯГОДА и БУЛАНОВ и что у КОНДРАТЬЕВА *имеются свои люди в дивизии* .
ЛЕПИН в это время уже работал на Украине начальником УПВО, причем, несмотря на то что его согласился взять БАЛИЦКИЙ к себе, отношения у него с БАЛИЦКИМ сложились не совсем нормальные, а ЯГОДА ему не мог простить его ориентировки в свое время на АКУЛОВА и БАЛИЦКОГО.
В очередной свой приезд в Москву в 1934 году ЛЕПИН пожаловался мне. Я вызвал КРУЧИНКИНА, и вместе с ним мы заявили ЛЕПИНУ, что мне стало известно об участии ЛЕПИНА во вражеской работе под руководством КРУЧИНКИНА. ЛЕПИН вначале удивился, а потом, узнав о том, что я также принимаю участие в этой работе и начал уже руководить ею в погранохране, мы раскрылись друг перед другом. После этого ЛЕПИН попросил урегулировать вопрос его взаимоотношений с ЯГОДОЙ и БАЛИЦКИМ. Нам удалось это сделать прямым разговором с ЯГОДОЙ о том, что ЛЕПИН - наш человек и нельзя ставить его в такое положение, тем паче на Украине, где в наших интересах он должен связаться и с украинскими людьми и узнать, что делается на Украине. С БАЛИЦКИМ я сам говорил, чтобы он ЛЕПИНА не обижал.
От ЛЕПИНА я узнал о том, что у него складывается такое впечатление, что на Украине также ведется работа правых внутри органов и войск ОГПУ. Я и КРУЧИНКИН дали задание ЛЕПИНУ, чтобы он связался с украинцами, не выдавая им своих связей в Москве и не говоря ничего о ЯГОДЕ, обо мне и КРУЧИНКИНЕ, влезть в среду БАЛИЦКОГО и, если они будут его вербовать, пойти на это.
Примерно в первых месяцах 1935 года ЛЕПИН в свой очередной приезд в Москву рассказал мне о том, что он связался с БАЛИЦКИМ и что БАЛИЦКИЙ связал его с рядом лиц из пограничной охраны, в частности с начальником политотдела УПВО - САРОЦКИМ , начальником пограничного отряда в Одессе - КУЛЕШОМ** и зам. начальника УПВО Украины - СЕМЕНОВЫМ** .
За это же время - 1934 год - у меня с ЕВДОКИМОВЫМ было несколько встреч при его приезде в Москву. На этих встречах он постепенно открывал мне свою практическую работу и говорил о работе центра правых и по Союзу. В частности, он говорил о том, что он имеет ряд людей внутри аппарата ГПУ, и назвал РУДЯ, ДАГИНА, РАЕВА, КУРСКОГО, ДЕМЕНТЬЕВА, ГОРБАЧА и других. Говорил о том, что заимел связи по национальным областям: в Дагестане - через МАМЕДБЕКОВА, в Чечне — ГОРШЕЕВА или ГОРШЕНИ-НА, и тут же сказал, что ему трудно приходится только с КАЛМЫКОВЫМ, у которого своя собственная линия, и ЕВДОКИМОВ никак не может его обломать, но характеризовал КАЛМЫКОВА как человека полностью «нашего» - правого, но, видимо, имеющего самостоятельную линию.
Я его спрашивал, а что вообще в Союзе делается? ЕВДОКИМОВ говорил, что ведется большая работа, целый ряд людей, занимающих большое положение в ряде других областей СССР, перешли к правым. И вот здесь он заявил: «Видишь, как сейчас приходится вести борьбу с Центральным Комитетом: когда-то боролись с повстанчеством, а сейчас самим приходится искать нити, связи с повстанчеством и, чтобы его организовать, приходится идти в низовку. Это очень сложная и опасная работа, но без низовки - секретарей райкомов, председателей РИКов или людей, которые связаны с деревней, - мы возглавить повстанчество не сумеем, а это одна из основных задач, которая стоит перед нами».
ЕВДОКИМОВ расспрашивал, что я делаю по войскам. Я полностью рассказал ему обо всем, в частности и о встрече с ЯГОДОЙ, о разговоре с ним. ЕВДОКИМОВ дал мне вновь такую установку, что этой связи с ЯГОДОЙ не порывать, но до конца не идти и, главным образом, ничего не говорить ЯГОДЕ о моей связи с ним - ЕВДОКИМОВЫМ. В одну из встреч ЕВДОКИМОВ предложил мне связаться с быв. зам. наркома внудел ПРОКОФЬЕВЫМ и прощупать его настроения. Когда я спросил - какая цель, он ответил -потом скажу.
Во исполнение задания ЕВДОКИМОВА я близко сошелся с ПРОКОФЬЕВЫМ. После я узнал, что ЕВДОКИМОВ искал связей с ПРОКОФЬЕВЫМ с целью связаться с ним самому лично, что он по существу и выполнил через меня. Первая встреча у них была на моей даче, а после этого во время своих приездов в Москву он стал заезжать к ПРОКОФЬЕВУ. Спустя некоторое время ЕВДОКИМОВ мне рассказал, что сближением с ПРОКОФЬЕВЫМ он преследовал цель проверить - не связан ли КАЛМЫКОВ с ОГПУ.
В 1934 же году, разворачивая работу в ГУПВО, мы вместе с КРУЧИНКИНЫМ пытались поближе связаться с быв. командиром дивизии особого назначения ОГПУ — КОНДРАТЬЕВЫМ, поскольку КОНДРАТЬЕВ непосредственно получал задания от ЯГОДЫ и БУЛАНОВА. Мы хотели знать - какие именно задания он получает по дивизии. Однако разговор КРУЧИНКИНА с КОНДРАТЬЕВЫМ результатов не дал, и только после инспекции дивизии, которую удалось провести во время отпуска ЯГОДЫ и вскрытия ряда фактов о безобразном состоянии частей дивизии нам удалось заставить КОНДРАТЬЕВА рассказать о проводимой им заговорщической работе по дивизии.
КОНДРАТЬЕВ рассказал, что большинство командиров полков дивизии, а также многие из работников политаппарата им завербованы. КОНДРАТЬЕВ сказал также о том, что ГОЛЬХОВ - начальник политотдела дивизии (прибыл с КОНДРАТЬЕВЫМ с Дальнего Востока) - привлечен к заговору.
Дальше КОНДРАТЬЕВ рассказал, что ЯГОДА дал ему задание (и это отрабатывается им), чтобы командный состав, завербованный и привлеченный к работе, проработал план возможных действий дивизии в условиях Москвы. План этот в основном заключался в оцеплении и изоляции Кремля от остальной части города. Кроме того, он сказал, что в случае осложнений имеется **войсковая группа из состава дивизии** , которая должна сразу же поступить в распоряжение ЯГОДЫ. И, наконец, он сообщил, что командиры, назначаемые в состав наряда для дежурства внутри ОГПУ, на броневиках, выделяются, главным образом, из состава участников заговора . Рассказав это, КОНДРАТЬЕВ, тут же оробев, начал говорить о том, что он хотел бы, чтобы ЯГОДА не знал о его разговорах с нами, пока он не уладит с ним этого вопроса. Одновременно КОНДРАТЬЕВ сказал, что ему от БУЛАНОВА известно, что КРУЧИНКИН и я ведем работу. В 1935 году ЕВДОКИМОВ стал спрашивать меня: нет ли руки ЯГОДЫ в деле убийства КИРОВА и не имею ли я об этом данных? Причем он указал, что если ЯГОДА участник этого дела - поступок нехороший, не с точки зрения сожаления о потере КИРОВА, а с точки зрения усложнения положения и тех репрессий, которые начались вскоре после убийства КИРОВА.
Во время этой беседы к нему на квартиру зашел ЛИФШИЦ Яков, быв. зам. наркомпути, который, поздоровавшись со мной, сказал: «Живем в одном городе и не встречаемся». ЕВДОКИМОВ тут же сказал - надо было бы встретиться, полезно было бы для обоих. Это было под выходной день, и ЛИФШИЦ пригласил нас к себе на дачу на выходной день.
После отъезда ЛИФШИЦА от ЕВДОКИМОВА я спросил его, что по-честному ли раскаялся ЛИФШИЦ? ЕВДОКИМОВ ответил: «По-честному такие, как Яшка, не каются» - и добавил, что ЛИФШИЦ ведет соответствующую работу.
На второй день я и ЕВДОКИМОВ были на даче у ЛИФШИЦА. Заговорщических разговоров у нас не было, но ЕВДОКИМОВ все время подчеркивал необходимость тесной связи с ЛИФШИЦЕМ, с которым мы условились о дальнейших встречах.
В оцну из этих встреч, во время верховой поездки, ЛИФШИЦ сказал мне: «Слышал я от ЕВДОКИМОВА о тебе, откровенно говоря, не ожидал, что ты тоже с нами, молодец». Я начал с ЛИФШИЦЕМ говорить, а как, мол, ты? Он ответил: «Тебе же ЕВДОКИМОВ сказал о том, что я работаю». Я его еще спросил, - а большую работу ведешь? Он сказал, что работу ведет большую, имеет связь с центром через ПЯТАКОВА, имеет большое количество людей и не порывает связей с украинцами.
При следующей встрече, в связи с начавшимися арестами ряда троцкистов, ЛИФШИЦ дал мне задание, хотя я и работал в ГУПВО и прямого отношения к оперативной работе не имел, - прислушиваться, какие показания дают арестованные троцкисты, и информировать его.
В 1935 году, осенью, был пробег жен украинских пограничников в Москву. ЯГОДА разрешил мне организовать их прием у меня на даче, а утром этого же дня я ездил верхом с ЛИФШИЦЕМ и говорил ему об этом приеме. ЛИФШИЦ спросил, а кто у тебя будет? Я говорю, что приглашаю начальников отделов. Тогда он сказал - пригласи и МОЛЧАНОВА, и нельзя ли мне быть на этом приеме. Я сказал, что ничего особенного не будет, приходи как будто невзначай. ЛИФШИЦ под вечер действительно пришел ко мне на дачу. Приехал и МОЛЧАНОВ. После обеда ЛИФШИЦ и МОЛЧАНОВ сидели рядом, выпивали, а после этого ушли в сад гулять. ЛИФШИЦ уехал, когда остальные присутствующие еще не разъезжались, и только спустя дней десять я спросил ЛИФШИЦА, о чем ты говорил с МОЛЧАНОВЫМ, не сказал ли ему что-нибудь обо мне? Он ответил, что говорил с ним о троцкистах. «Видишь ли, МОЛЧАНОВ тоже не совсем чистый человек, но фанаберию со мной разводил. Прямого разговора у меня с ним не было, а я его щупал, какие показания дают троцкисты».
В одну из встреч в 1935 году ЕВДОКИМОВ у него на квартире рассказал мне о ряде людей, которые им привлечены к работе в Пятигорске. Он назвал ПИВОВАРОВА, большую группу чекистов: ***БОЯРА, ДЯТКИНА и ШАЦКОГО***. Здесь же он мне рассказал о его связях сХАТАЕВИЧЕМ, причем всячески его расхваливал как знатока деревни; с ЭЙХЕ, о части ленинградской группы - ЧУДОВЕ, ЖУКОВЕ, причем тут же меня предупредил - иметь в виду с ними не особенно встречаться, потому что ленинградцы пьянствуют и вообще в ЦК слывут как люди подмоченные, разложившиеся на почве пьянства. В этот же его приезд ЕВДОКИМОВ говорил: нельзя ли как-нибудь, через ЯГОДУ, протянуть ДАГИНА на оперативный отдел. «Хотя ПАУКЕР - ягодинский человек, но он -дурак, и, если ему что-нибудь серьезное поручить, он обязательно провалит», сказал ЕВДОКИМОВ. При этом он предупредил, что если будешь пытаться протянуть ДАГИНА на первый отдел, то надо это делать очень осторожно, учитывая обстановку. ЕВДОКИМОВ говорил и о том, что в ряде районов Северного Кавказа удалось возглавить своими людьми повстанческие группы, и о том, что проводившаяся перед этим чистка партии помогла в смысле вербовки людей.
Во время процесса ЗИНОВЬЕВА, КАМЕНЕВА и других, когда было опубликовано в печати о БУХАРИНЕ, перед концом процесса, ЕВДОКИМОВ был в Москве. Он очень волновался и, в разговоре со мной, говорил: «Черт его знает, как удастся выкрутиться из всего этого дела. Никак не понимаю ЯГОДУ, что он там делает, зачем расширяет круг людей для репрессий, или у этих поджилки слабы - выдают. Но можно было бы поставить таким образом ход следствия, чтобы всячески обезопасить себя».
Тут же он расспрашивал меня в отношении ЛИФШИЦА: проходит ли ЛИФШИЦ где-либо по чекистским материалам? ЛИФШИЦА в этот момент в Москве не было, он был в отпуске. Я ЕВДОКИМОВУ рассказал, что присутствовал на одном из оперативных совещаний, где МОЛЧАНОВ докладывал показания на ЛИФШИЦА, и что эти показания идут с Украины. ЕВДОКИМОВ при этом сказал: «ЛИФШИЦ скоро вернется из отпуска, ты открыто с ним не встречайся». Я в это время уже собирался в командировку на Дальний Восток, а с ЛИФШИЦЕМ как-то в одну из поездок верхом, перед его отпуском, мы говорили относительно возможной совместной поездки на Дальний Восток.
Я ЕВДОКИМОВУ говорю, что мы собирались вместе с ЛИФШИЦЕМ ехать на Дальний Восток. Он сказал, что, если можешь, лучше в этой обстановке поезжай один. ЕВДОКИМОВ интересовался - кто из чекистов ведет следствие и агентурную разработку по троцкистам и правым. Сам он был очень подавлен.
Перед моим отъездом на Дальний Восток ЛИФШИЦ вернулся из отпуска, но я перестал с ним встречаться, учитывая наличие на него показаний и возможную мою компрометацию.
С ДЕРИБАСОМ у меня этот разговор был, и ДЕРИБАС интересовался, главным образом, фамилиями людей уже репрессированных и людей, которые проходят по материалам. Я ему рассказал о ЛИФШИЦЕ и ПЯТАКОВЕ, которые - на грани разоблачения. По дороге с Дальнего Востока в Москву, уже после назначения меня заместителем наркома, на одной из ж.-д. станций зашел ко мне в вагон агент и сказал, что на следующей станции со мной хочет поговорить зам. нарком-пути ЛИФШИЦ. И действительно, я встретился с ЛИФШИЦЕМ на следующей станции. Я сознательно вышел из вагона, чтобы не разговаривать с ним в вагоне, поскольку со мной ехал ряд сотрудников. ЛИФШИЦ подошел ко мне вместе с РУТЕНБУРГОМ - начальником дороги. ЛИФШИЦ просил разрешения проехать со мной одну станцию. Он рассказал, что с должности заместителя наркома снят, что в Москве у него были очные ставки с арестованными. Он всячески ругал людей, которые его выдали, нервничал и просил меня, как уже заместителя наркома, как-нибудь сделать так, чтобы из этого дела ему выкрутиться. Я его, в свою очередь, просил: «Уж если ты попадешь, поскольку так далеко зашло дело, так держись как следует».
На следующей станции он ушел. Встретившись с ЛИФШИЦЕМ, я немножко сам струхнул, как бы на этой почве не было каких-нибудь неприятностей, и принял план, что по приезде в Москву я об этом расскажу ЕЖОВУ, и расскажу в таком контексте, что ЛИФШИЦ клялся и божился, что он не виновен, страшно нервничает и практической работой старается доказать свою преданность Центральному Комитету. По возвращении в Москву я так и сделал.
Вскоре после вступления в должность заместителя наркома ЕЖОВ начал меня приближать к себе, выделять из остальных замов, вести со мной более откровенные разговоры в оценке других замов, высказывать некоторое недовольство АГРАНОВЫМ. Перед распределением обязанностей между замами, помимо того, что я продолжал быть начальником ГУПВО, ЕЖОВ предложил мне интересоваться и оперативными вопросами, а примерно в 1937 году, после ареста ЯГОДЫ, он начал со мною вести разговоры в отношении возможного моего назначения первым заместителем Наркома. Во время одного из таких разговоров ЕЖОВ мне сказал: «Я предрешил этот вопрос, но хочу с тобой поговорить, только давай - по-честному, за тобой есть грешки кое-какие».
Вначале я совершенно опешил, думая - пропало дело. Увидев мою растерянность, ЕЖОВ начал говорить: «Ты не бойся, расскажи по-честному». Тогда я ему рассказал об истории с сокольническим делом, о своей связи с ЯГОДОЙ, связи с ЕВДОКИМОВЫМ и через него с ЛИФШИЦЕМ. Тогда ЕЖОВ сказал: «Грехов у тебя столько, хоть сейчас тебя сажай, ну, ничего, будешь работать, будешь на сто процентов моим человеком». Я растерянно посмотрел на него и пытался отказаться от назначения на должность первого зам. наркома, но он сказал: «Садись, работай, будем вместе работать и отвечать будем вместе».
До ареста БУХАРИНА и РЫКОВА, разговаривая со мной откровенно, ЕЖОВ начал говорить о планах чекистской работы в связи со сложившийся обстановкой и предстоящими арестами БУХАРИНА и РЫКОВА. ЕЖОВ говорил, что это будет большая потеря для правых, после этого вне нашего желания, по указанию ЦК могут развернуться большие мероприятия по правым кадрам, и что в связи с этим основной задачей его и моей является ведение следствия таким образом, чтобы, елико возможно, сохранять правые кадры. Тут же он развернул план этого дела. В основном этот план заключался в следующем: «Нужно расставить своих людей, главным образом, в аппарате СПО, следователей подбирать таких, которые были бы или полностью связаны с нами, или за которыми были бы какие-либо грехи и они знали бы, что эти грехи за ними есть, а на основе этих грехов полностью держать их в руках. Включиться самим в следствие и руководить им». «А это заключается в том, - говорил ЕЖОВ, - чтобы записывать не все то, что говорит арестованный, а чтобы следователи приносили все наброски, черновики начальнику отдела, а в отношении арестованных, занимавших в прошлом большое положение и занимающих ведущее положение в организации правых, протоколы составлять с его санкции». Если арестованный называл участников организации, то их нужно было записывать отдельным списком и каждый раз докладывать ему. Было бы неплохо, говорил ЕЖОВ, брать в аппарат людей, которые уже были связаны с организацией. «Вот, например, ЕВДОКИМОВ говорил тебе о людях, и я знаю кое-кого. Нужно будет их в первую очередь потянуть в центральный аппарат. Вообще нужно присматриваться к способным людям и с деловой точки зрения из числа уже работающих в центральном аппарате, как-нибудь их приблизить к себе и потом вербовать, потому что без этих людей нам работу строить нельзя, нужно же ЦК каким-то образом работу показывать».
В осуществление этого предложения ЕЖОВА нами был взят твердый курс на сохранение на руководящих постах в НКВД ягодинских кадров. Необходимо отметить, что это нам удалось с трудом, так как с различных местных органов на большинство из этих лиц поступали материалы об их причастности к заговору и антисоветской работе вообще.
Для сохранения этих кадров и их формальной реабилитации арестованные, дававшие такие показания, вызывались в Москву, где путем передопросов приводили их к отказу от данных ими показаний (дело ЗИРНИСА, дело ГЛЕБОВА и других).
Наряду с этим взамен арестованных ягодинцев (которых не удавалось сохранить) по указанию ЕЖОВА на руководящую работу в центральный аппарат и местные органы НКВД усиленно стягивались и назначались северокавказские кадры чекистов.
Значительное количество этих чекистов, составлявших кадры ЕВДОКИМОВА, было взято и на работу в отдел охраны НКВД. Как я указал выше, эти кадры использовались ДАГИНЫМ для подготовки к осуществлению ими по указанию ЕЖОВА в необходимый момент террористических актов против руководителей партии и правительства.
После ареста ПАУКЕРА ЕЖОВ поставил вопрос о подборе начальника первого отдела и сам же предложил КУРСКОГО, который был назначен на должность начальника 1-ого отдела. Вскоре после назначения КУРСКОГО в Москве был ЕВДОКИМОВ. ЕВДОКИМОВ спрашивал меня - что делается.
Я ему рассказал об установлении связи с ЕЖОВЫМ. ЕВДОКИМОВ тогда сразу перешел к первому отделу, говоря, что КУРСКОГО неудачно назначили на первый отдел, хотя этот человек и наш, говорил он, но он неврастеник и трусоват; я тебе говорил, что ДАГИНА надо было назначить.
Я рассказал ему о настроениях КУРСКОГО уже в процессе работы, что он всячески хочет освободиться от должности начальника 1-ого отдела. ЕВДОКИМОВ предложил воспользоваться этими настроениями и во что бы то ни стало назначить на место КУРСКОГО ДАГИНА. КУРСКИЙ был освобожден, и назначен был ДАГИН.
В эту же встречу с ЕВДОКИМОВЫМ он говорил: «При вас тоже будет продолжаться ягодинская линия; будем сами себя истреблять. Доколь это будет продолжаться?» Я ему рассказал о состоявшемся разговоре с ЕЖОВЫМ и указал, что мы принимаем сейчас меры, елико возможно, сохранять кадры.
ЕВДОКИМОВ посоветовал мне поскорее провести дела на арестованных и намечаемых к аресту чекистов. «Видишь ли, - говорил он, - ягодинские кадры не скроешь, они всем известны, не сегодня завтра будет вытолкнут каждый из них, просто коллективы с низов поднимутся против них, так что здесь надо скорее эти дела провернуть». Дальше он говорил, что особо осторожным нужно быть с ЯГОДОЙ. ЯГОДА человек такой, что начнет болтать на следствии несусветные вещи, и посоветовал, чтобы следствие по делу ЯГОДЫ вел КУРСКИЙ.
Об этом разговоре с ЕВДОКИМОВЫМ я рассказал ЕЖОВУ. ЕЖОВ сказал - это хорошо, что ты мне рассказываешь, но зря ты ЕВДОКИМОВУ рассказываешь о том, что мы с тобой говорили, давай лучше условимся так - ты будешь говорить ЕВДОКИМОВУ только то, что я тебе скажу.
После октябрьского пленума ЦК в 1937 г. я и ЕВДОКИМОВ первый раз встретились вместе на даче у ЕЖОВА. Причем разговор начал ЕВДОКИМОВ, который, обращаясь к ЕЖОВУ, спросил: «Что у тебя не так получается, обещал выправить ягодинское положение, а дело все больше углубляется и теперь подходит вплотную к нам. Видно, неладно руководишь делом». ЕЖОВ сперва молчал, а потом заявил, что «действительно обстановка тяжелая, вот сейчас принимаем меры к тому, чтобы сократить размах операций, но, видимо, с головкой правых придется расправиться». ЕВДОКИМОВ ругался, плевался и говорил: «Нельзя ли мне пойти в НКВД, я окажу помощи больше, чем другие». ЕЖОВ говорит: «Было бы хорошо, но ЦК едва ли пойдет на то, чтобы тебя передать в НКВД. Думаю, что дело не совсем безнадежно, но тебе надо поговорить с ДАГИНЬШ, ты имеешь на него влияние, надо, чтобы он развернул работу в Оперативном отделе, и нам быть готовым к совершению террористических актов». Не помню - ЕЖОВ или ЕВДОКИМОВ говорили, что нужно посмотреть, как были расставлены кадры у ПАУКЕРА и ЯГОДЫ, и их убрать. Раз люди остались, без управления они могут сделать глупости, пойти на самостоятельные действия. Здесь ЕВДОКИМОВ сказал, что было бы неплохо завести в наружной охране, непосредственно на дачах, людей из националов Северного Кавказа, этот народ будет служить честно, ведь охраняли же ингуши царя. После этого ЕЖОВ опять стал говорить, что работу ни в коем случае не надо прекращать и сворачивать, но нужно уходить больше в подполье и ни в коем случае ему самому (ЕВДОКИМОВУ) не завязывать дополнительных связей по краю. «Есть же у тебя люди, пусть они сами потихоньку проверяют и заводят людей».
Возвращаясь из Монголии, я узнал о том, что стоит вопрос о моем переводе из НКВД в Наркомат обороны - зам. наркома.
В день Открытия пленума я спросил об этом ЕЖОВА. Он говорит, что вопрос еще не решен. На мой вопрос - соответствуют ли действительности разговоры в аппарате о переводе ЗАКОВСКОГО в Москву на должность первого заместителя наркома, ЕЖОВ ответил: ЗАКОВСКОГО хотим взять в аппарат в качестве начальника отдела с правом заместительства. Этот человек, сказал он, наш полностью, но человек, за которым надо иметь присмотр, и потом его нужно из ленинградской обстановки перебросить, потому что в отношении его связей с ЧУДОВЫМ и КОДАЦКИМ большие идут разговоры. В ЦК также говорят о разложении ЗАКОВСКОГО.
После одного из заседаний пленума, вечером, на даче у ЕЖОВА были ЕВДОКИМОВ, я и ЕЖОВ. Когда мы приехали туда, там был ЭЙХЕ, но ЭЙХЕ с нами никаких разговоров не вел. Что было до нашего приезда у ЕЖОВА с ЭЙХЕ - ЕЖОВ мне не говорил. После ужина ЭЙХЕ уехал, а мы остались и почти до утра разговаривали. ЕВДОКИМОВ, главным образом, напирал на то, что подбираются и под нас, в частности, он начал говорить о себе и выражал недовольство, почему ЕЖОВ направил к нему в край ДЕЙЧА, который подбирает на него материалы.
Во время этого же пленума у меня была еще одна встреча с ЕВДОКИМОВЫМ. Он все время нажимал на то, что надо Николая ЕЖОВА все время держать в руках, что «вы не можете справиться с этим делом, берете свои собственные кадры и расстреливаете», и тут же ЕВДОКИМОВ предложил: «Я бы советовал не отправлять ленинградских арестованных (ЧУДОВ, КОДАЦКИЙ, СТРУППЕ) в Ленинград потому, что хотя ЗАКОВСКИЙ и наш человек полностью, а кто с ним работает, черт их знает, как бы не начали мотать». ЕВДОКИМОВ продолжал: «Я считаю, что вы рано начали награждать орденами. Ведь люди награждаются не только наши, но и другие, порыв борьбы растет, а это надо было бы попридержать, ордена же - стимул людям, которые с нами органически и организационно не связаны и потому могут расширять операции». И здесь ЕВДОКИМОВ и ЕЖОВ уже вместе говорили о возможном сокращении операций, но, так как это было признано невозможным, договорились отвести удар от своих кадров и попытаться направить его по честным кадрам, преданным ЦК. Такова была установка ЕЖОВА. Забыл упомянуть об одном обстоятельстве, для дела имеющем существенное значение. Осенью 1935 г. на даче у ЛИФШИЦА состоялась встреча ЕВДОКИМОВА, меня, ДАГИНА и ЛИФШИЦА, на которой ЕВДОКИМОВ в крайне раздраженном состоянии стал говорить о том, что он не совсем верит в успешность подготавливаемых троцкистами и правыми террористических актов против СТАЛИНА. ЕВДОКИМОВ при этом прямо заявил о том, что только силами отдела охраны НКВД может быть реально осуществлен теракт против СТАЛИНА.
ЕВДОКИМОВ усиленно сожалел, что ему не удалось ДАГИНА назначить начальником отдела охраны, еще в бытность своей работы начальником СОУ ОГПУ, и предлагал мне осторожно при удачном случае рекомендовать ДАГИНА вместо ПАУКЕРА. Вскоре ЕВДОКИМОВ был переведен на работу в Москву. Встречи у нас стали происходить чаще, как у ЕЖОВА непосредственно с ЕВДОКИМОВЫМ, так и нас троих.
Тут я считаю необходимым отметить следующее:
После арестов членов центра правых ЕЖОВ и ЕВДОКИМОВ по существу сами стали центром, организующим:
1) сохранение по мере возможности антисоветских кадров правых от разгрома;
2) нанесение удара по честным кадрам партии, преданным Центральному Комитету ВКП(б);
3) сохранение повстанческих кадров как на Северном Кавказе, так и в других краях и областях СССР с расчетом на их использование в момент международных осложнений;
4) усиленную подготовку террористических актов против руководителей партии и правительства;
5) приход к власти правых во главе с Н. ЕЖОВЫМ.
По возвращении с Дальнего Востока по просьбе ЕЖОВА я, не заезжая домой, поехал в Наркомат. Я ЕЖОВА вообще никогда в таком удрученном состоянии не видел. Он говорил: «Дело дрянь» - и сразу же перешел к вопросу о том, что БЕРИЯ назначен в НКВД вопреки его желанию. Паршивое дело будет, говорил он. Боюсь, что все будет вскрыто и рухнут наши планы.
27-28 августа 1938 г. позвонил мне ЕВДОКИМОВ и попросил зайти к нему на квартиру. Весь наш разговор ЕВДОКИМОВ свел к тому, что, если есть какие-либо недоделки, по которым может начаться разворачиваться наше причастие к преступным делам, до приезда БЕРИЯ закончить, и тут же мне ЕВДОКИМОВ сказал: «Ты проверь - расстреляли ли ЗАКОВСКОГО и расстреляны ли все люди ЯГОДЫ, потому что по приезде БЕРИЯ следствие по этим делам может быть восстановлено и эти дела повернутся против нас». Я проверил и установил, что ЗАКОВСКИЙ, МИРОНОВ и группа других чекистов была расстреляна 26-27 августа .
Перехожу к практической вражеской работе, проведенной ЕЖОВЫМ, мною и другими заговорщиками в НКВД.
Следственная работа
Следственный аппарат во всех отделах НКВД разделен на «следователей-колольщиков», «колольщиков» и «рядовых» следователей.
Что из себя представляли эти группы и кто они?
«Следователи-колольщики» были подобраны в основном из заговорщиков или скомпрометированных лиц, бесконтрольно применяли избиение арестованных, в кратчайший срок добивались «показаний» и умели грамотно, красочно составлять протоколы.
Так как количество сознающихся арестованных при таких методах допроса изо дня в день возрастало и нужда в следователях, умеющих составлять протоколы, была большая, так называемые «следователи-колольщики» стали, каждый при себе, создавать группы просто «колольщиков».
Группа «колольщиков» состояла из технических работников. Люди эти не знали материалов на подследственного, а посылались в Лефортово, вызывали арестованного и приступали к его избиению. Избиение продолжалось до момента, когда подследственный давал согласие на дачу показания.
Остальной следовательский состав занимался допросом менее серьезных арестованных, был предоставлен самому себе, никем не руководился.
Дальнейший процесс следствия заключался в следующем: следователь вел допрос и вместо протокола составлял заметки. После нескольких таких допросов следователем составлялся черновик протокола, который шел на «корректировку» начальнику соответствующего отдела, а от него еще не подписанным - на «просмотр» быв. народному комиссару ЕЖОВУ и в редких случаях - ко мне. ЕЖОВ просматривал протокол, вносил изменения, дополнения. В большинстве случаев арестованные не соглашались с редакцией протокола и заявляли, что они на следствии этого не говорили, и отказывались от подписи.
Тогда следователи напоминали арестованному о «кололыциках», и подследственный подписывал протокол. «Корректировку» и «редактирование» протоколов, в большинстве случаев, ЕЖОВ производил, не видя в глаза арестованных, а если и видел, то при мимолетных обходах камер или следственных кабинетов.
При таких методах следствия подсказывались фамилии.
По-моему, скажу правду, если, обобщая, заявлю, что очень часто показания давали следователи, а не подследственные.
Знало ли об этом руководство наркомата, т.е. я и ЕЖОВ? - Знали.
Как реагировали? Честно - никак, а ЕЖОВ даже это поощрял. Никто не разбирался - к кому применяется физическое воздействие. А так как большинство из лиц, пользующихся этим методом, были врагами - заговорщиками, то ясно шли оговоры, брались ложные показания и арестовывались и расстреливались оклеветанные врагами из числа арестованных и врагами - следователями невинные люди. Настоящее следствие смазывалось.
Был арестован МАРЬЯСИН - быв. пред. Госбанка, с которым ЕЖОВ до ареста был в близких отношениях. К следствию по его делу ЕЖОВ проявил исключительный интерес. Руководил следствием по его делу лично сам, неоднократно бывая на его допросах. МАРЬЯСИН содержался все время в Лефортовской тюрьме. Избивался он зверски и постоянно. Если других арестованных избивали только до момента их признания, то МАРЬЯСИНА избивали даже после того, как кончилось следствие и никаких показаний от него не брали.
Однажды, обходя кабинеты допросов вместе с ЕЖОВЫМ (причем ЕЖОВ был выпивши), мы зашли на допрос МАРЬЯСИНА, и ЕЖОВ долго говорил МАРЬЯСИНУ, что он еще не все сказал, и, в частности, сделал МАРЬЯСИНУ намек на террор вообще и теракт против него - ЕЖОВА, и тут же заявил, что «будем бить, бить и бить».
Или еще: у арестованного ЯКОВЛЕВА на первом же или втором допросе после его ареста ЕЖОВ в пьяном виде добивался показаний о подготовке ЯКОВЛЕВЫМ террористического акта против ЕЖОВА. ЯКОВЛЕВ говорил, что это - неправда, но он был избит ЕЖОВЫМ и присутствующими, и после этого ЕЖОВ ушел, не добившись признания. Спустя несколько дней появились показания о теракте, готовившемся против ЕЖОВА - ЯКОВЛЕВЫМ.
Сознательно проводимая ЕЖОВЫМ неприкрытая линия на фальсифицирование материалов следствия о подготовке против него террористических актов дошла до того, что угодливые следователи из числа «колольщиков» постоянно добивались «признания» арестованных о мнимой подготовке террористических актов против ЕЖОВА.
Арестованный КРУГЛИКОВ (быв. преде. Госбанка) в своих показаниях также давал тергруппу, готовящую убийство ЕЖОВА. Я присутствовал на предопросе КРУГЛИКОВА ЕЖОВЫМ. КРУГЛИКОВ заявил, что он налгал в вопросе о теракте против ЕЖОВА. ЕЖОВ после этого замечания поднялся, не стал разговаривать с КРУГЛИКОВЫМ и вышел. Следом за ним вышел следователь, который допрашивал КРУГЛИКОВА, подошел к ЕЖОВУ. Последний ему что-то сказал, и я с ЕЖОВЫМ уехали в Наркомат. Что он сказал следователю - не знаю, но знаю, что наутро было заявление КРУГЛИКОВА, в котором он свой отказ объяснил тем, что он, увидя ЕЖОВА, «растерялся» и не хотел ему лично в глаза подтверждать своих показаний.
КРУГЛИКОВА заставили подтвердить эти показания, а ЕЖОВ после этого ни разу не поинтересовался - где же правда.
При проведении следствия по делу ЯГОДЫ и арестованных чекистов-за-говорщиков, а также и других арестованных, особенно правых, установленный ЕЖОВЫМ порядок «корректировки» протоколов преследовал цель - сохранение кадров заговорщиков и предотвращение всякой возможности провала нашей причастности к антисоветскому заговору.
Можно привести десятки и сотни примеров, когда подследственные арестованные не выдавали лиц, связанных с ними по антисоветской работе.
Наиболее наглядными примерами являются заговорщики ЯГОДА, БУЛАНОВ, ЗАКОВСКИЙ, КРУЧИНКИН и др., которые, зная о моем участии в заговоре, показаний об этом не дали .
Как подготавливались арестованные к очным ставкам, и особенно к очным ставкам, которые проводились в присутствии членов правительства?
Арестованных готовили специально, вначале следователь, после начальник отдела. Подготовка заключалась в зачитке показаний, которые давал арестованный на лицо, с которым предстояла ставка, объясняли, как очная ставка будет проводиться, какие неожиданные вопросы могут быть поставлены арестованному и как он должен отвечать. По существу, происходил сговор и репетиция предстоящей очной ставки. После этого арестованного вызывал к себе ЕЖОВ или, делая вид, что он случайно заходил в комнату следователя, где сидел арестованный и говорил с ним о предстоящей ставке, спрашивал - твердо ли он себя чувствует, подтвердит ли, и, между прочим, вставлял, что на очной ставке будут присутствовать члены правительства. Обыкновенно ЕЖОВ перед такими очными ставками нервничал, даже и после того, как разговаривал с арестованным. Были случаи, когда арестованный при разговоре с ЕЖОВЫМ делал заявление, что его показания не верны, он оклеветан. В таких случаях ЕЖОВ уходил, а следователю или начальнику отдела давалось указание «восстановить» арестованного, так как очная ставка назначена. Как пример можно привести подготовку очной ставки УРИЦКОГО (начальник Разведупра) с БЕЛОВЫМ (командующий Белорусским военным округом). УРИЦКИЙ отказался от показаний на БЕЛОВА при допросе его ЕЖОВЫМ. Не став с ними о чем разговаривать, ЕЖОВ ушел, а спустя несколько минут УРИЦКИЙ через НИКОЛАЕВА извинился перед ЕЖОВЫМ и говорил, что он «смалодушничал».
Подготовка процесса РЫКОВА, БУХАРИНА, КРЕСТИНСКОГО, ЯГОДЫ и других
Активно участвуя в следствии вообще, ЕЖОВ от подготовки этого процесса самоустранился. Перед процессом состоялись очные ставки арестованных, допросы, уточнения, на которых ЕЖОВ не участвовал. Долго говорил он с ЯГОДОЙ, и разговор этот касался, главным образом, убеждения ЯГОДЫ в том, что его не расстреляют. ЕЖОВ несколько раз беседовал с БУХАРИНЫМ и РЫКОВЫМ и тоже в порядке их успокоения заверял, что их ни в коем случае не расстреляют. Раз ЕЖОВ беседовал с БУЛАНОВЫМ, причем беседу начал в присутствии следователя и меня, а кончил беседу один на один, попросив нас выйти.
Причем БУЛАНОВ начал разговор в этот момент об отравлении ЕЖОВА. О чем был разговор, ЕЖОВ мне не сказал. Когда он попросил зайти вновь, то говорил: «Держись хорошо на процессе - буду просить, чтобы тебя не расстреливали». После процесса ЕЖОВ всегда высказывал сожаление о БУЛАНОВЕ. Во время же расстрела ЕЖОВ предложил БУЛАНОВА расстрелять первым и в помещение, где расстреливали, сам не вошел. Безусловно, тут ЕЖОВЫМ руководила необходимость прикрытия своих связей с арестованными лидерами правых, идущими на гласный процесс.
По существу отравления ЕЖОВА. Мысль об его отравлении подал сам ЕЖОВ - изо дня в день заявляя всем замам и начальникам отделов, что он плохо себя чувствует, что, как только побудет в кабинете, чувствует какой-то металлический привкус и запах во рту. После этого начал жаловаться на то, что у него из десен стала появляться кровь и стали расшатываться зубы. ЕЖОВ стал твердить, что его отравили в кабинете, и тем самым внушил следствию добиться соответствующих показаний, что и было сделано с использованием Лефортовской тюрьмы и применением избиения.
Массовые операции
По массовым операциям в самом начале была спущена директива ЕЖОВА в полном соответствии с решением правительства, и первые месяцы они протекали нормально. Вскоре было установлено, что в ряде краев и областей, и особенно в Орджоникидзевском крае, были случаи убийства арестованных на допросах, и в последующем дела на них оформлялись через тройку как на приговоренных к расстрелу. К этому же периоду стали поступать данные о безобразиях и из других областей, в частности с Урала, Белоруссии, Оренбурга, Ленинграда и Украины.
Особенно сильно возросли безобразия, когда дополнительно к проводимым массовым операциям в краях и областях была спущена директива о репрессировании инонациональностей, подозрительных по шпионажу, связям с консульствами иногосударств, перебежчиков. В Ленинградской, Свердловской областях, Белорусской ССР, на Украине стали арестовывать коренных жителей СССР, обвиняя их в связи с иностранцами. Нередки бьши случаи, когда никаких данных о подобной связи не было. Дела по этой операции рассматривались в Москве специально созданной тройкой. Председателем тройки были вначале ЦЕСАРСКИЙ, а затем — ШАПИРО.
Принятое ЕЖОВЫМ, мною и ЕВДОКИМОВЫМ решение о невозможности приостановить и отвести удар от своих - антисоветских повстанческих кадров и необходимости перенести удар на честные, преданные родине и партии, кадры практически нашло свое выражение в преступном проведении карательной политики, которая должна была быть направлена против изменников родины и агентуры иностранных разведок. Честные работники НКВД на местах, не подозревая предательства со стороны руководства НКВД СССР и многих руководителей УНКВД, причастных к антисоветскому заговору, принимали наши вражеские установки за установки партии и правительства и объективно оказались участниками истребления ни в чем не повинных честных граждан.
Поступающие к нам массовые сигналы о так называемых «перегибах», по существу разоблачающие нашу вражескую работу, по указанию ЕЖОВА оставлялись без всякого реагирования. В тех случаях, когда не было возможности вследствие вмешательства ЦК прикрыть, заглушить тот или иной разоблачительный сигнал, шли на прямые подлоги и фальсификацию.
Так, например, в 1938 г. по поручению ЦК ВКП(б) в ОрджОникидзевский край ездил ШКИРЯТОВ для расследования поступивших материалов о преступных извращениях при массовых Операциях, проводимых органами НКВД в крае. ЕЖОВ, с целью показать ЦК ВКП(б), что он своевременно реагировал уже на сигналы, вручил ШКИРЯТОВУ «приказ», якобы изданный им по НКВД. На самом же деле такого приказа он не издавал.
В других случаях в целях прикрытия вражеской работы заговорщиков к судебной ответственности привлекались рядовые работники НКВД.
Обман партии и правительства
ЕЖОВ, придя в НКВД, на всех совещаниях, в беседах с оперативными работниками, заслуженно критикуя существующую среди чекистов ведомственность, изоляцию от партии, подчеркивал, что он будет прививать работникам партийность, что он не скрывал и не будет скрывать ничего и никогда от партии и от СТАЛИНА. Фактически же обманывал партию как в серьезных, больших вопросах, так и в мелочах. Разговоры же эти ЕЖОВ вел не для чего иного, как усыпления бдительности у честных работников НКВД.
ЕЖОВ себе сам создавал, а после и его ближайшие помощники, начиная с меня, ореол славы лучшего из лучших, бдительного из бдительных. Нередко ЕЖОВ говорил, что, если бы не он, в стране был бы переворот, в результате его работы и вскрытых дел оттянули войну и т.д. Критиковал вражески и дискредитировал отдельных членов Политбюро. Говорил о ряде из них открыто как ненадежных, шатающихся. Нередко в присутствии ряда подчиненных работников бросал крылатые фразы о близких связях отдельных членов политбюро с разоблаченными и репрессированными заговорщиками. О некоторых отзывался как о слепых, не видящих, что делается вокруг них, проморгавших врагов в своем окружении. Все это были фразы, прикрывающие его обман партии и ЦК и его преступную деятельность. Было бы, может, и достаточно тех фактов, которые я раньше изложил, но хочу привести еще несколько примеров. Быв. нач. разведупра РККА УРИЦКИЙ начал давать показания на командующего БВО - БЕЛОВА, который был вызван в Москву, где предполагалась очная ставка БЕЛОВА с УРИЦКИМ. Очная ставка намечалась на вечер. ЕЖОВ был вызван в Кремль на квартиру СТАЛИНА и спустя некоторое время - звонит по телефону ко мне в кабинет и говорит: «Надо срочно разыскать БЕЛОВА и попросить его приехать в НКВД». На мой вопрос, а где он может быть, ЕЖОВ повышенным тоном ответил: «Я же отдал Вам распоряжение установить наружку за БЕЛОВЫМ?» При моей попытке сказать ЕЖОВУ, что он об этом мне никаких указаний не давал, ЕЖОВ, не выслушав меня, положил трубку. Проверкой было установлено, что никакого наблюдения за БЕЛОВЫМ установлено не было и ЕЖОВ обманул ЦК.
Второй факт, о котором мне стало известно после ухода из НКВД. ЕЖОВ скрыл от ЦК и СТАЛИНА показания, присланные из Грузинского НКВД на ЛЮШКОВА и лругих заговорщиков при назначении ЛЮШКОВА начальником управления НКВД ДВК. По заданию ЕЖОВА мною была проведена «проверка» этих показаний на ЛЮШКОВА путем допроса ЯГОДЫ. Допрос сознательно был проведен с таким расчетом, что ЯГОДА этих показаний на ЛЮШКОВА не подтвердил, в то время как ЛЮШКОВ являлся одним из самых его близких людей. ЛЮШ-КОВ, как известно, бежал за границу.
Третий факт. О группе заговорщиков и террористов в Кремле (БРЮХАНОВ, ТАБОЛИН, КАЛМЫКОВ, ВИНОГРАДОВА).
Не знаю - есть ли смысл писать это, гражданин Народный Комиссар, так как Вам это известно, но все же считаю необходимым сообщить, что протокол показаний на БРЮХАНОВА и других был тотчас же по их получении сдан ЕЖОВУ, оставлен им у себя, якобы для доклада СТАЛИНУ и МОЛОТОВУ. А необходимость в этом была, так как БРЮХАНОВ являлся мужем ВИНОГРАДОВОЙ, а последняя работала по обслуживанию СТАЛИНА и его секретариата. Однако ЕЖОВ, как это мне стало известно по возвращении из Дальнего Востока, скрывал эти материалы от партии и правительства на протяжении семи месяцев.
Настоящее заявление далеко не исчерпывает всей суммы фактов моей преступной работы.
В последующих моих показаниях я с исчерпывающей полнотой расскажу следствию все, что мне известно, и не скрою ни одного известного мне врага коммунистической партии и советской власти, и назову всех лиц, причастных к антисоветской заговорщической работе независимо от того, арестованы они на сегодня или нет.
М. ФРИНОВСКИЙ
АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 373. Л. 3-44. Подлинник. Машинопись.
На полях имеются рукописные пометы Сталина:
- Фраза «Рошаля надо обломать» обведена в кружок, и на полях написано: «Это что значит?»;
- Фраза обведена в кружок, и на полях написано: «Кто такие?»;
- Фамилии обведены в кружок, и на полях написано: «Где они?»;
- Фраза подчеркнута, и на полях написано: «Кто там?»;
- Предложение подчеркнуто, и на полях написано: «Кто они?»;
- Фамилии обведены в кружок, и на полях написано «Где они?»;
- Слова «расстреляны 26-27 августа» обведены в кружок, и на полях поставлен знак «хх».;
- Слово обведено в кружок, и на полях написано: «Какие другие?»;
- Предложение обведено в кружок, и на полях написано: «Сговорились? Врешь!»;
- Фамилия обведена в кружок, и в конце страницы написано: «Врешь!»
Фриновский Михаил Петрович (янв. 1898, Наровчат Пензенской губернии - 4.2.1940, Москва), один из руководителей органов государственной безопасности, военный деятель, командарм 1-го ранга (14.9.1938). Сын учителя. Образование получил в духовном училище (1914), на курсах высшего командного состава при Военной академии РККА имени Фрунзе (1927). В янв. 1916 поступил в кавалерию вольноопределяющимся, унтер-офицер. В авг. 1916 дезертировал. Был связан с анархистами, участвовал в убийстве генерал-майора М.А. Бема. С марта 1917 работал бухгалтером. Всент. 1917 вступил в Красную гвардию в Хамовниках (Москва). В окт.-нояб. 1917 командовал группой красногвардейцев, участник штурма Кремля, был тяжело ранен. В марте-июле 1918 помощник смотрителя Ходынской больницы. В 1918 вступил в РКП(б), в июле 1918 - в Красную армию, командир эскадрона, нач. Особого отдела 1-й Конной армии. В 1919 переведен в органы ВЧК. В авг.- нояб. 1919 помощник нач. активной части Особого отдела Московской ЧК. Участвовал в важнейших операциях ЧК - разгроме анархистов, ликвидации анархистских и повстанческих отрядов на Украине и т.д. С дек. 1919 по апр. 1920 служил в Особом отделе Южного фронта. В 1920 нач. активной части Особого отдела Юго-Западного фронта, зам. нач. Особого отдела 1-й Конной армии. В 1921-22 зам. нач. Особого отдела, зам. нач. оперативного отряда Bee-украинской ЧК. В 1922-23 нач. обшеадминистративной части и секретарь Киевского отдела ГПУ (с 23.6.1923 - полпредства ОГПУ по Юго-Востоку). В нояб. 1923 переведен на Северный Кавказ, нач. Особого отдела Северо-Кавказского военного округа. С марта 1924 1-й зам. полпреда ОГПУ по Северному Кавказу, с янв. 1926 - 1-й зам. полпреда и нач. войск ГПУ. 8.7.1927 переведен в Москву помощником нач. Особого отдела военного округа. 28.11.1928 - 1.9.1930 командир и комиссар дивизии особого назначения имени Ф.Э. Дзержинского при коллегии ОГПУ СССР. 1.9.1930 Фриновский получил очередное повышение, став пред. ГПУ Азербайджана. С этого момента его карьера стала развиваться с невероятной быстротой. 8.4.1933 он занял пост нач. Главного управления пограничной охраны ОГПУ СССР, 10.7.1934 - Главного управления пограничной и внутренней охраны НКВД СССР. Выдвинулся после снятия Г. Г. Ягоды и прихода в НКВД Н.И. Ежова, заменившего почти всех ягодинских ставленников. С 16.10.1936 зам., с 15.4.1937 1-й зам. наркома внутренних дел СССР. Одновременно с 15.4.1937 по 9.6.1938 возглавлял Главное управление государственной безопасности, а с 28.3.1938 Управление государственной безопасности НКВД СССР. С 1937 депутат Верховного Совета СССР. Один из ближайших сотрудников Ежова и главных организаторов массовых репрессий, участвовал во всех "мероприятиях", в т.ч. по фальсификации дел "военно-фашистского заговора в РККА" и т.д. Большая часть ордеров на арест подписана лично им (без санкции прокурора), лично руководил арестами на Дальнем Востоке. По воспоминаниям Н.С. Хрущева, "здоровенный такой силач со шрамом на лице, физически могучий". После прихода в НКВД Л.П. Берии и начала чисток НКВД от выдвиженцев Ежова Фриновский уже через 17 дней -8.9.1938 - был назначен наркомом Военно-морского флота СССР. 6.4.1939 арестован, а через 22 дня официально освобожлен:от обязанностей наркома. Обвинен в участии в "заговоре в НКВД" и 4.2.1938 приговорен к смертной казни. Расстрелян.
«От героев былых времен не осталось порой имен…» – пелось в одной популярной советской песне. Люди старшего поколения понимали, что автор имеет в виду представителей «ленинской гвардии», партийных и государственных деятелей, руководителей Красной Армии, репрессированных в годы «большого террора» (1937-1938 гг.).
В 50-х-60-х годах прошлого столетия большинство из них были реабилитированы и восстановлены в партии. Их именами сегодня названы улицы наших городов (в Пензе: ул. М. Тухачевского, В. Кураева, Р. Аустрина). Об их героической жизни написаны книги, сняты фильмы.
Среди тех, кто явился организатором и исполнителем страшных репрессий 1937-1938 гг. и чьим родственникам отказано в праве реабилитации – все руководители ОГПУ-НКВД 30-х-50-х годов XX века: Г. Ягода, Н. Ежов, Л. Берия, а также многие из их заместителей и следователей НКВД.
Среди них, как это ни прискорбно для пензенской истории, и наш земляк, уроженец Наровчата, один из руководителей органов государственной безопасности, заместитель наркома внутренних дел Н. Ежова, командарм 1-го ранга М. П. Фриновский
(1900-1940).
Получив задание от редактора «Улицы Московской» подготовить статью к 115-летию М. Фриновского, я не представлял, с какими трудностями мне придется столкнуться. Оказалось, что многие страницы его биографии не находят архивного подтверждения или попросту придуманы. Зачем, для чего и кем это было сделано? Попытаемся разобраться.
Тем более есть повод: 75 лет «большому террору» в СССР, в результате которого (по мнению современных историков) было арестовано не менее 1,710 млн. чел., из них осуждено – не менее 1,440 млн. чел., приговорено к расстрелу – не менее 725 тыс. чел.
По так называемой «кулацкой операции» расстреляно не менее 436 тыс. чел., а по «национальным операциям» – не менее 247 тыс. чел.
Наровчатские корни
Как подтвердили находящиеся в Государственном архиве Пензенской области (ГАПО) документы, Михаил Фриновский действительно родился в г. Наровчате Пензенской губернии в семье учителя. Но найденные материалы опровергают некоторые страницы его биографии, которую он, наверняка, вынужден был подправлять, вступая в ряды РКП(б), становясь сотрудником ЧК. Так что вся огромная литература о нем содержит неверные данные о раннем периоде его жизни.
Оказалось, что родился он не в 1898 г., а на 2 года позже, 25 января 1900 г. Этот факт зафиксирован в метрической книге Троицкой церкви г. Наровчата за 1900 г. В ней, в частности, сообщается, что Михаил Фриновский родился в семье учителя (25 января – рожден, 28 января – крещен) Наровчатского уездного училища, коллежского асессора Петра Елисеевича Фриновского и «законной его жены Ольги Семеновой. Оба православного вероисповедания».
Удалось обнаружить в архиве и «Формулярный список о службе и. д. учителя Краснослободского городского 4-х классного училища Петра Фриновского» за 1907-1913 гг.
Из этих важных документов узнаем, что отец М. Фриновского происходил из духовного сословия и был сыном местного дьякона. К 1907 г. ему исполнилось 48 лет, т. е. рожден он был в 1859 г.
В личном деле говорится, что Петр Елисеевич окончил полный курс Пензенской духовной семинарии в 1879 г. и с 1880 г. начал работать учителем русского языка Наровчатского уездного училища. Отработав в Наровчате более 20 лет, он перемещается в августе 1902 г. руководством Харьковского учебного округа в Краснослободское городское 4-х классное училище.
К этому времени он уже был коллежским асессором, известным в Наровчате театралом-любителем. За успехи на ниве народного просвещения он был награжден орденом Св. Станислава 3 степени (1904) и орденом Св. Анны 3 степени (1911).
Петр Елисеевич был женат на Ольге Семеновне Железниковой, которая принадлежала к дворянскому роду Железниковых, владевшими небольшими землями в Наровчатском, Керенском и Нижне-Ломовском уездах Пензенской губернии.
В семье Фриновских родилось 8 детей: Александр (1882), Дмитрий (1884), Леонид (1891), Михаил (1900), Николай (1901), Варвара (1903), Мария (1906), Георгий (1908).
Получив основы домашнего воспитания и образования, Михаил Фриновский становится в 1909 г. учащимся Краснослободского духовного училища, которое успешно заканчивает в мае 1915 г. Найденное в архиве свидетельство о завершении обучения говорит о том, что успевал Михаил Фриновский по всем предметам и получил по 9-ти предметам «хорошие», а по 5-ти «очень хорошие» оценки, показав при этом «отличное» поведение.
Согласно правилам тех лет, выпускники, успешно окончившие духовное училище, становились учащимися 1-го класса духовной семинарии без экзаменов.
В Пензенской духовной семинарии(1915-1916)
Итак, документально доказано, что в стенах Пензенской духовной семинарии учились не только историк В. Ключевский, академик Н. Бурденко, певец А. Мозжухин, но и будущий заместитель наркома внутренних дел, комкор, а
затем и командарм Михаил Фриновский. Об этом периоде своей биографии он также старался не рассказывать всей правды.
Архивные материалы в фонде Пензенской духовной семинарии подтвердили факт обучения в ней М. Фриновского в 1915-1916 гг. Документы вновь сообщают реальную дату его рождения – 25 января 1900 г., время поступления в семинарию – 1915 г., год будущего призыва на военную службу – 1921.
Это очень важные факты, т. к. в биографии М. Фриновского будет указано, что училище он окончит в 1914 г., а уже в январе 1916 г. будет находиться в армии, куда он якобы поступает вольноопределяющимся.
Найденные нами материалы свидетельствуют о другом: в 1915-1916 гг. он учился на 1 курсе духовной семинарии и учился очень плохо. Первый курс семинарии он заканчивает не успевающим, имея 5 двоек из 7 основных предметов. По итогам первого года обучения Михаил Фриновский был оставлен в 1-м классе на второй год.
Документы подтверждают и факт его обучения в семинарии в 1916-1917 гг., также имеются его оценки за 1 и 2 четверть. Первую четверть он заканчивает даже без двоек, а за вторую имеет лишь 2 оценки (3 – греческий язык, 2 – французский язык). Поведение за первую четверть – 5, за вторую четверть – 5-.
Как мы видим из приведенных документов, ни в какой армии в январе 1916 г. он находиться не мог, т. к. 1 курс семинарии он окончил лишь летом, а на повторном курсе начал обучаться с осени 1916 г.
К тому же, по существующим в то время правилам, он не мог стать вольноопределяющимся до окончания двух курсов духовной семинарии и достижения хотя бы 17 лет.
Видимо, обстановка, в которую он попал в семинарии, не способствовала получению духовного образования. Учащиеся Пензенской семинарии всегда отличались повышенной революционностью, среди них было много сторонников эсеров и анархистов. Наверняка, и Михаил Фриновский попал под влияние анархически настроенных учащихся.
Вместе с ними он, вероятнее всего, и решает бросить обучение и уйти в армию, но произойти это могло лишь после 25 января 1917 г., когда ему и исполнилось 17 лет.
Как это ему удается, не имея достаточного образования, это еще одна тайна его биографии. Возможно, вот здесь и появляется новая дата его рождения – 25 января 1898 г.
Москва, год 1917.
Дальше, как следует из его официальной биографии, он дезертирует (август 1916?) из армии, оказывается в Москве, где вместе с друзьями-анархистами участвует в штурме Кремля в ноябре 1917 г.
В этих боях Михаил Фриновский был тяжело ранен и несколько месяцев находился на лечении в Ходынской больнице (до лета 1918 г.), где после выздоровления начинает работать помощником смотрителя. И вдруг карьера его резко идет в 
гору: он вступает в члены РКП(б), в июле 1918 г. – в Красную Армию.
Особый отдел ВЧК-ОГПУ (1919-1927)
В 1919 г. М. Фриновский переводится в органы ВЧК, с которыми и будут связаны оставшиеся 20 лет его короткой жизни. В августе-ноябре 1919 г. он участвовал в важнейших операциях Московского ЧК, громил своих бывших товарищей – анархистов. С декабря 1919 г. по апрель 1920 г. он служил в Особом отделе Южного, а затем Юго-Западного фронта. В 1921-1922 гг. он – заместитель начальника Особого отдела Всеукраинского ЧК, затем – в Киевском отделе ГПУ.
Понятно, что занимать такие должности человеку, вступившему в партию только летом 1918 г., можно было лишь имея больших покровителей в руководстве ВЧК. Такими руководителями, кто помогал ему делать успешную карьеру в карательных органах молодого советского государства, оказались люди с большим революционным стажем: В. Н. Манцев (1889-1938), член партии с 1906 г., участник и организатор вооруженного восстания в Москве. С декабря 1918 г. он служил в органах Московского ЧК, а с 1920 г. возглавлял Особые отделы Южного и Юго-Западного фронтов.
Вторым человеком, взявшим под свое крыло начинающего чекиста М. Фриновского, был Е. Г. Евдокимов (1891-1940), бывший анархист, приговоренный к четырем годам каторги еще в 1905 г., активный участник штурма Кремля в ноябре 1917 г.
С ним-то и связана дальнейшая судьба М. Фриновского в органах ЧК. На всех участках работы, куда направляла партия Е. Евдокимова, рядом был его молодой ученик Михаил Фриновский. У этих старых и многоопытных революционеров он получит уроки борьбы с контрреволюцией всех мастей.
Под их руководством на Украине (1919) и в Крыму (1920) будут проведены массовые расстрелы мирного населения: дворян, купцов, духовенства, интеллигенции, бывших офицеров. Их безнаказанная деятельность на Украине потребует даже вмешательства В. И. Ленина, пославшего туда М. Лациса с требованием заменить и наказать «чекистскую сволочь».
Годы, проведенные на Украине, оказались полезными для Фриновского и в плане нужного знакомства. Ведь здесь в 1919-1922 гг. сосредоточился весь цвет тогдашнего партийного и военного руководства советской республики: И. Сталин, М. Фрунзе, К. Ворошилов, А. Егоров, И. Уборевич, И. Якир.
В 1923-1927 гг. М. Фриновский возглавлял Особый отдел Северо-Кавказского военного округа. Это были годы силового умиротворения Чечни и Дагестана. Боевыми операциями здесь руководил его бывший наставник Е. Евдокимов.
Вновь в Москве (1927-1930)
Почти 10 лет борьбы с внутренней и внешней контрреволюцией в рядах ВЧК-ОГПУ закончились для М. Фриновского получением первого ордена Красного Знамени (1924) и возвращением в Москву. В 1927 г. он становится помощником начальника Особого отдела Московского военного округа. В 1928-1930 гг. М. Фриновский командует дивизией особого назначения им. Ф. Дзержинского при коллегии ОГПУ СССР.
В ГПУ Азербайджана (1930-1933)
1 сентября 1930 г. Фриновский становится председателем ГПУ Азербайджанской ССР. Историки склонны считать, что это было очередное повышение. И тут они явно ошибаются. Это, конечно, была ссылка и связана она была с критикой деятельности заместителя председателя ОГПУ Г. Ягоды и его ближайшего окружения, куда входил и М. Фриновский. Критика исходила из партийных органов и привела к его вынужденной поездке на Кавказ.
Три года, проведенные во главе ГПУ Азербайджана – это годы проведения здесь коллективизации, связанные с массовым раскулачиванием, расстрелами и выселением социально-чуждых элементов, а также годы подавления многочисленных вооруженных выступлений против проводимой советской властью политики. Полученные М. Фриновским 3 ордена (орден Красного Знамени, орден Трудового Красного Знамени Азербайджанской ССР, орден Трудового Красного Знамени ЗСФСР) говорят о том, что он справился с этими задачами успешно.
Во главе погранвойск СССР (1933-1936)
В апреле 1933 г. М. Фриновский становится начальником Главного управления пограничной охраны ОГПУ СССР, а с июля 1934 г. – начальником Главного управления пограничной и внутренней охраны НКВД СССР. Так что 3 года (1933-1936 гг.) М. Фриновский будет возглавлять одно из главных управлений ОГПУ-НКВД, его аппарат насчитывал к 1936 г. 498 чел. и значительно превышал многие управления НКВД того времени.
На этой должности в полной мере проявились его организаторские способности. Помогли и многочисленные связи в органах власти, армии и ОГПУ. Он становится чиновником государственного уровня: об этом говорят начавшиеся вызовы в Кремль к самому И. Сталину В 1933 г. – 3 раза, в 1934 г. – 5 раз, в 1935 г. – 4 раза, в 1936 г. – 8 раз.
В эти годы он выполнял огромные задачи по организации надежной охраны границы СССР, готовил и менял кадры руководителей пограничных округов, решал вопросы строительства и оснащения пограничных застав, инспектировал особо опасные пограничные территории (Кавказ, Средняя Азия, Дальний Восток). На этом посту М. Фриновский получил свой 3-й орден Красного Знамени.
Кроме этого, ему приходилось выполнять ряд специальных операций на территории сопредельных государств (Синьдзян, Западный Китай). Так в декабре 1934 г. он руководил переброской из СССР так называемой Алтайской армии, которая участвовала в военной операции на стороне просоветского правительства.
Заместитель Н. Ежова (1936-1938). Годы «большого террора» (1937-1938)
Последний и самый трагический период жизни М. Фриновского, который зачеркнет все то, что он так самоотверженно делал, служа в органах ОГПУ-НКВД – это годы его совместной работы с наркомом НКВД Н. Ежовым в должности его заместителя (с 16.10.1936), а с 15.04.1937 – первого заместителя наркома внутренних дел. В эти годы он также возглавлял Главное управление государственной безопасности.
Этот период вошел в нашу историю как период «Большого террора» – время массовых репрессий руководящего аппарата партийных и советских органов, руководителей Красной Армии и НКВД. В это же время проводятся так называемые «национальные операции», охватившие все малые народы страны (немцы, поляки, финны, литовцы, молдаване и др.).
М. Фриновский как первый заместитель наркома не только участвовал в их организации и проведении, но, как показало следствие, активно способствовал фальсификации дел «военно-фашистского заговора» в РККА, результатом которого была ликвидация виднейших военных руководителей того времени. Аресту и расстрелу подверглось более 30 тыс. командиров и политработников Красной Армии. Как подтверждают архивные документы ФСБ, большая часть ордеров на арест первых лиц Красной Армии и НКВД подписана лично Фриновским.
О важности его роли говорит и тот факт, что в 7-м пункте оперативного приказа НКВД № 0047 от 30.07.1937 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов», подписанного Н. Ежовым, указано, что «1. Общее руководство проведения операцией возлагаю на моего заместителя – Начальника главного управления государственной безопасности – Комкора тов. Фриновского».
В 1937-1938 гг., т. е. в годы «большого террора», он был 28 раз в кабинете Сталина с отчетами о ходе проведения репрессий в стране. Надо отметить, что всякий раз во время его визитов в кабинете находились первые лица государства: В. Молотов, К. Ворошилов, Л. Каганович, С. Орджоникидзе, А. Андреев и др. Это убедительно свидетельствует, что общее руководство всей репрессивной деятельностью НКВД осуществляли И. Сталин и его ближайшее окружение по Политбюро.
Кроме проведения многочисленных репрессивных операций внутри страны, М. Фриновский участвует в июле-августе 1937 г. в устранении неугодного руководства Монголии. 27 августа в Монголию были введены советские войска, чекистское сопровождение этому вводу организовал
М. Фриновский. Созданные в Монголии по советскому образцу «тройки» уничтожили более 20 тыс. лам, представителей армии, интеллигенции, власти.
Выполнив свою кровавую роль по уничтожению старых кадров, как в армии, так и в государственных структурах, Н. Ежов и его заместители были уже не нужны. К тому же они много знали и умели. Их время закончилось.
21 августа 1938 г. первым заместителем наркома Н. Ежова становится старый друг М. Фриновского по Кавказу Лаврентий Берия.
8 сентября 1938 г. М. Фриновский был назначен наркомом Военно-Морского флота СССР, 6 апреля 1939 г. он был арестован, а 4 февраля 1940 г. расстрелян по обвинению
в участии в «заговоре в НКВД» с целью захвата власти в стране.
Еще раньше, 22 января 1940 г., был расстрелян его 17-летний сын Олег, а 3 февраля 1940 г. – и его жена Нина Степановна.
К этому времени будут казнены все руководители ВЧК-ОГПУ-НКВД и их заместители, с кем он начинал свою службу еще в 20-х годах.
Сталин переиграл своих чекистов. Выполнив организационные, часто кровавые задачи по созданию нового государства, они были уничтожены им. На руководителей органов НКВД (Г. Ягода, Н. Ежов, М. Фриновский и др.) И. Сталин и переложит всю ответственность за имевшие место массовые репрессии против советских граждан, руководителей партии и государства.
Прочитано 4426 раз
Уважаемый читатель!
Наверное, если вы дочитали эту публикацию до конца, она вам понравилась. Очень на это рассчитываем.
Верим в то, что сравнительно малочисленная аудитория «Улицы Московской» вместе с тем еще и верная аудитория. Верная принципам открытого и свободного общества.
Открытое общество, одним из элементов которого является справедливая и сбалансированная журналистика «Улицы Московской», может существовать исключительно на основе взаимной ответственности и взаимных обязательств.
Мы бросаем вызов власти и призываем ее к ответственности.
Мы ставим под сомнение справедливость существующего положения вещей и готовим наших читателей к тому, что все еще изменится.
Мы рассказываем о вещах, о которых власть хотела бы умолчать, и даем шанс обиженным донести свою правду.
Но мы нуждаемся в вашей поддержке.
И если вы готовы потратить посильные вам средства для поддержания свободного слова, независимых журналистских расследований, мы потратим ваши средства на эти цели.
Заранее благодарен, Валентин Мануйлов
Михаил Фриновский родился в начале 1898 г. в селе Наровчат Пензенской губернии, в семье учителя. До Первой мировой войны учился в духовном училище, был уголовником.
В январе 1916 г. поступил в кавалерию вольноопределяющимся, служил в чине унтер-офицера. В августе 1916 г. дезертировал. Был связан с анархистами, участвовал в убийстве генерал-майора М. А. Бема.
С марта 1917 г. Фриновский работал бухгалтером. В сентябре того же года вступил в Красную гвардию в Хамовниках (Москва), командовал группой красногвардейцев, участвовал в штурме Кремля, был тяжело ранен.
В марте-июле 1918 г. работал помощником смотрителя Ходынской больницы. Вступил в РКП(б), в июле 1918 г. записался в Красную армию, служил командиром эскадрона, начальником Особого отдела 1-й Конной армии.
В 1919 г. был переведен в органы ВЧК. Во второй половине 1919 г. служил помощником начальника активной части Особого отдела Московской ЧК. Участвовал в важнейших операциях ЧК - разгроме анархистов, ликвидации анархистских и повстанческих отрядов на Украине и т. д.
С декабря 1919 по апрель 1920 г. служил в Особом отделе Южного фронта. В 1920 г. был начальником активной части Особого отдела Юго-Западного фронта, заместителем начальника Особого отдела 1-й Конной армии. В 1921-1922 г. - заместитель начальника Особого отдела, заместитель начальника оперативного отряда Bсeукраинской ЧК.
В 1922-1923 г. Фриновский - начальник общеадминистративной части и секретарь Киевского отдела ГПУ (с 23 июня 1923 - начальник полпредства ОГПУ по Юго-Востоку).
В ноябре 1923 г. его переводят на Северный Кавказ на должность начальника Особого отдела Северо-Кавказского военного округа. С марта 1924 г. Фриновский - первый заместитель полпреда ОГПУ по Северному Кавказу, с января 1926 г. - первый заместитель полпреда и начальник войск ГПУ.
Лучшие дня
8 июля 1927 г. был переведен в Москву на должность помощника начальника Особого отдела военного округа. В 1927 г. он закончил курсы высшего командного состава при Военной академии РККА имени Фрунзе. С 28 ноября 1928 по 1 сентября 1930 г. был командиром и комиссаром дивизии особого назначения имени Ф. Э. Дзержинского при коллегии ОГПУ СССР.
1 сентября 1930 г. Фриновский получает повышение и назначается на должность председателя ГПУ Азербайджана. 8 апреля 1933 г. он становится начальником Главного управления пограничной охраны ОГПУ СССР, а уже 10 июля 1934 г. - начальником Главного управления пограничной и внутренней охраны НКВД СССР.
После падения Г. Г. Ягоды и назначения главой НКВД Н. И. Ежова Фриновский назначается заместителем наркома внутренних дел СССР (16 октября 1936 г.), а затем - первым заместителем наркома внутренних дел СССР (15 апреля 1937 г.).
С 15 апреля 1937 г. по 9 июня 1938 г. он возглавляет Главное управление государственной безопасности, а с 28 марта 1938 г. - Управление государственной безопасности НКВД СССР. С 1937 депутат Верховного Совета СССР. Один из ближайших сотрудников Ежова и главных организаторов массовых репрессий. Лично (без санкции прокурора) Фриновский подписывает многие ордера на арест.
После отстранения Ежова и прихода в НКВД Л. П. Берии Фриновский назначается наркомом Военно-морского флота СССР (8 сентября 1938 г.), что является признаком его опалы.
6 апреля 1939 г. Фриновского арестовывают. Его обвиняют в «участии в заговоре в НКВД» и 4 февраля 1940 г. приговаривают к смертной казни. Бывший руководитель госбезопасности был расстрелян 4 февраля 1940 в Москве.
| Читайте: |
|---|
Популярное:
Новое
- Африка полезные ископаемые
- Макс вебер направление или теория
- Десятичные дроби, определения, запись, примеры, действия с десятичными дробями Дроби десятичные числа простоты
- Презентции на тему афганистан, афганская война, скачать бесплатно к классному часу
- Евгений белаш мифы первой мировой
- Что помешало спасти "титаник"
- Конкурсы Английские конкурсы для детей
- Литературно-музыкальная композиция «Есть такая профессия — Родину защищать
- Городской открытый августовский педагогический совет Тематика проведения педсоветов в году
- Примеры стилей текста: калейдоскоп вариаций речи
