Меню статьи:

1968 год – время написания рассказа со странным названием «Конь с розовой гривой», краткое содержание которого мы представим ниже. Автор рассказа – Виктор Астафьев. Этот рассказ писатель включил в другой текст, созданный специально для детей, а именно: «Последний уклон».

Тематика «Коня с розовой гривой» – это процесс развития ребенка, когда дети становятся взрослыми. Виктором Астафьевым раскрываются проблемы трансформации мировоззрения ребенка, который покидает детство. Кроме того, рассказ включает элементы автобиографии, потому что Астафьев описывает эпизоды из собственного детства.

Для начала, мы скажем несколько слов о ключевых персонажах рассказа, без краткой характеристики которых трудно перейти к содержанию произведения.

Действующие лица «Коня с розовой гривой»

Речь ведет рассказчик, который одновременно выступает в тексте главным героем. Мальчик, рассказывающий читателям историю, приходится внуком Екатерине Петровне. Главный герой лишился родителей, мальчика воспитывает бабушка.

Также в повествовании выделяется фигура Саньки – сына Левонтия, который жил с рассказчиком по соседству. У Левонтия были и другие дети, но Санька – самый злой из ребят. Сам же Левонтий в прошлом служил моряком, но те времени бесследно исчезли. В рассказе описана также супруга мужчины – Васена.

Витя – главный герой произведения – с виду крепкий мальчик. Писатель сравнивает рассказчика с грибом-боровиком. Известно, что деревня, где живут Витя, бабушка и дедушка, расположена в глубине тайги. Бабушка Вити – крепкий орешек, женщина трудно поддается на жалость и слезы. Также Катерина Петровна тонко чувствует обман и ложь. Бабушка строже дедушки, старается держать внука в условиях дисциплины, требуя отчитываться о поступках. Шалости Катерина Петровна не поощряет.

Санька – соседский мальчик-хулиган – плохо влияет на Витю, обучая того нецензурным словам, грубости, проказам. Бабушке не нравится, что внук водит дружбу с детьми соседа, потому что влияние ребят способно испортить Витю. Соседские дети обманывают маму, грубят, ругаются, ссорятся, но Витя не привык лгать Катерине Петровне.

Бабушка – сильная женщина, на плечах которой держится все хозяйство. Женщина много трудится и устает. Вите жаль бабушку, встающую с рассветом. После того, как Витя обманул бабушку, совесть мучила его. Этот урок показал мальчику, что ложь и мошенничество – плохие товарищи. Писатель, однако, упоминает, что Катерина Петровна – женщина строгая, изредка практикующая даже легкие телесные наказания за проступки. Катерина Петровна тревожится, что из-за общения с левонтиевской бандой из внука вырастет арестант и плут.

Бабушка любит пошуметь, ведет себя громко, а когда произносит слова, то кажется, что «гремит». Достается как Вите, так и дедушке, который даже дал жене прозвище – генерал. Катерина Петровна – пожилая женщина, однако бабушка сохранила прежнюю бойкость, энергичность, трудолюбие. Женщина не любит алкоголиков, тунеядцев, ленивых людей.

Катерина Петровна – хорошая рассказчица. Героиня часто делится с соседями свежими историями и новостями. Проступок внука тоже превращатся в историю, в анекдот.

Дедушка героя, напротив, человек спокойный и тихий, герою свойственна мягкость и доброта. Витя чувствует комфорт рядом с дедушкой, свободу. Однако большую часть лета старичок проводит на земельном участке, расположенном вдалеке от дома, поэтому с внуком видится редко. Витя скучает по дедушке. Бабушка часто ругается на мужа, потому что тот балует внука, потакая шалостям мальчика. Катерина Петровна склонна много говорить, поэтому муж, уходя от конфликта, находит себе занятия, чтобы не слушать болтовню супруги.

Краткий пересказ повествования о коне с розовой гривой

Писатель начинает рассказ изложением истории из детства. Бабушка главного героя отправляет внука собрать землянику на увале. Мальчик решил выполнить задание бабушки вместе с друзьями – соседскими ребятишками.

Чтобы мотивировать внука, бабушка пообещала мальчику купить на вырученные от продажи земляники деньги пряник в форме коня.

Сладость была похожей на произведение искусства: розовая глазурь, детализация в изображении формы лошади, копыт, гривы. Обладание таким пряником означало, что соседские мальчишки будут оказывать почет тому, у кого есть такая сладость. Поэтому покупка пряника стала мечтой ребят.

Поход за земляникой

В поход за ягодами главного героя сопроводили дети соседа – Левонтия. Сосед занимался заготовкой леса, и когда получал оплату за труды, то семья Левонтия могла расплатиться с долгами, а также устроить роскошный пир для детей. Рассказчик старался в этот момент попасть в гости к соседям, чтобы попробовать вкусной еды. Бабушке главного героя не нравились поползновения внука гостить у Левонтия, так как женщина считала, что не стоит «объедать» пролетарскую семью. Однако соседи радушно относились к рассказчику, желая осиротевшего мальчика.

Семья Левонтия

Деньгам, принесенным Левонтием, быстро приходил конец, поэтому жена героя брала взаймы деньги у соседей. Бедность постоянно преследовала семью Левонтия. Хозяйства семья не держала. Кроме того, для того, чтобы помыться левонтьевскому семейству приходилось ходить в баню к соседям. Вместо забора весной ставили худой тын, который использовался в качестве дров осенью. Бабушка упрекала Левонтия за такой образ жизни, однако мужчина отвечал, что ему по нраву слободская жизнь. Частично это оправдывалось былыми привычками Левонтия к стилю жизни матроса.

Жизнь матросов отпечаталась на Левонтие. Тоскуя по былым временам, мужчина выпивал, когда получал деньги, а по вечерам семейство напевало моряцкие песни.

В одной из песен рассказывалась история о привезенной африканской обезьянке, которая чувствовала тоску по горячей родине. Застолья, которые устраивал Левонтий по случаю получки, заканчивались тем, что глава семьи буянил и пугал детей и жену.

Супруга с ребятишками убегали из дому, пока Левонтий бил посуду, стекло, кричал и плакал. Протрезвев утром, герой принимался за починку поломок в доме.

Возвращение к походу за земляникой

Итак, с детьми Левонтия главный герой и отправился в сторону увала в надежде собрать достаточно ягод, чтобы получить заветный пряник в виде розовогривой лошади. Однако соседские мальчишки, компаньоны рассказчика в походе за земляникой, подрались, потому что старший сын Левонтия увидел, как браться не собирают ягоды, а едят. Как следствие ссоры, собранные ягоды рассыпали и съели, после чего мальчики спустились к реке. Водоем назывался Фокинская речка. Но перед этим ребята заметили, что ягоды, собранные в банку рассказчиком, остались на месте. Мальчишки подначивали главного героя, чтобы тот тоже съел землянику. Когда рассказчик сдался, все пошли к реке.

Вечером, нагулявшись, рассказчик опомнился: банка пуста, ягод нет. Мальчику стало стыдно, что бабушка разочаруется в нем. Санька – сын Левонтия, научил мальчика, как обмануть Катерину Петровну. Обман состоял в том, что в сосуд для ягод мальчики насыпали травы, лишь на верхушку – немного земляники. С этой «добычей» мальчик и пришел домой.

Обман и плата за молчание

Катерина Петровна не проверила корзинку с ягодами. Тщательно похвалив внука, бабушка подумала, что поутру отвезет туес на рынок. Рассказчик поделился успехом с Саней, но мальчик потребовал заплатить за то, чтобы сохранить проделку в тайне. В качестве платы рассказчик должен был принести Сане калач. Однако одного калача оказалось мало, поэтому Саня поедал калачи, пока не насытился. Рассказчика мучила совесть: обман бабушки, кража выпечки. Утром, проснувшись, мальчик решил: надо признаваться.

Но было поздно: Катерина Петровна забрала корзинку и увезла на рынок – на продажу. Рассказчик испугался, подумав, что хотелось бы погостить у дедушки. Характер дедушки отличался мягкостью, а бабушку мальчик побаивался. Страшась возвращения бабушки, главный герой отправился рыбачить в компании Саньки. Во время рыбалки из-за холма показалась лодка, в которой находилась бабушка героя. Катерина Петровна злилась и показывала проказнику кулак.

Возвращение домой

Рассказчик боялся возвращаться домой, ведь бабушка выглядела очень разгневанной. Вернувшись поздно вечером, главный герой спрятался в кладовой, которая служила мальчику временным пристанищем. Тут даже была приготовлена импровизированная постель, вымощенная половиками на старом седле. Устроившись в кладовой, рассказчик грустил о погибшей маме. Торговля ягодами – семейное дело. Мать главного героя тоже собирала землянику и возила ягоды на рынок – на лодке. Однажды лодка перевернулась – ее перегрузили вещами. Мать мальчика упала в воду, зацепившись косой. Женщина не смогла выбраться, утонув в реке. Вода долго не отпускала несчастную утопленницу – это мучило Катерину Петровну.

Дорогие любители русской литературы! Предлагаем вашему вниманию Виктора Астафьева.

Утром рассказчик проснулся и понял, что дедушка дома. Дедушка нашел внука в кладовой, поговорил с мальчиков, объяснив, что следует извиниться перед бабушкой. Катерина Петровна долго ругала и срамила нерадивого внука, после чего покормила завтраком. Поступок мальчика превратился в шутку.

С особенной ностальгией писатель вспоминает, что бабушка подарила пряник в виде коня, несмотря на невыполненные условия «договора». Рассказ заканчивается горечью воспоминания, потому что с момента этой истории прошли десятки лет, бабушка с дедушкой умерли, писатель – пожилой старик, который до сих пор помнит чудесного розовогривого коня.

Специфика «Коня с розовой гривой»

Рассказ о прянике на самом деле скрывает глубину воспоминаний и жизненный урок, повлиявший на всю жизнь главного героя – мальчика, проказника, устыдившегося нравственно некрасивого поступка. Рассказ включает лейтмотивы, которые внимательный читатель найдет также в «Последнем уклоне». Это воспоминания о смерти матери, об образах бабушки и дедушки, об отношениях с соседским семейством, в частности, с мальчиком по имени Санька.

Рассказчика зовут так же, как автора, – Виктором. Вчитавшись повнимательнее в текст рассказа, нетрудно заметить, что произведение распадается на две части. Первая часть повествует о поступке Вити, об обмане бабушки, вторая – рассказывает о стыде, раскаянии, которые способствуют духовному становлению главного героя. Эти части одновременно представляют и центральные проблемы рассказа.

Особенности композиции рассказа Виктора Астафьева

Рассказ не отличается оригинальностью композиции, однако произведение характеризуется определенной спецификой размещения сюжетных элементов. Классическая схема изложения событий в последовательности развертывания сюжета тут нарушается. Сначала идет завязка, однако за этим элементом следует изложение экспозиции, характеристика развития событий рассказа, кульминации и, наконец, развязки. Автор – признанный мастер лаконичных, сдержанных пейзажей и портретов, похожих на эскизы больше, чем на законченные картины. Художественный минимализм придает рассказу изюминку, литературную выразительность.

Развязка произведения состоит в просьбе Катерины Петровны принести земляники. Экспозиция рассказа представлена описанием семейства Левонтия, характеристикой отношений семьи Вити (рассказчика) и соседей. События развиваются, когда мальчики отправляются за ягодами. Рассорившись, съев собранную землянику, дети Левонтия убеждают Витю обмануть бабушку. Придя домой, рассказчик волнуется, заметит ли Катерина Викторовна то, что в корзине ягоды лежат только сверху, а внизу – трава. Развязка произведения наступает, когда бабушка обнаруживает обман и отчитывает внука. Приезжает дедушкаа рассказчика, призывая мальчика попросить у бабушки прощение. Витя мирится с Катериной Петровной и семья завтракает.

Виктор Астафьев написал произведение в 1963 году, когда в литературе торжествовал реализм, поэтому рассказ можно смело отнести к этому направлению.

По следам истории создания рассказа

Как мы упоминали выше, писатель создавал произведение, учитывая собственный опыт, биографию, переживания прошлого. Перед нами – реконструкция памяти автора «Коня с розовой гривой».

Мать Виктора Астафьева умерла, когда мальчику было 7 лет. Женщина погибла так, как описано в рассказе: лодка, в которой находилась мать автора, перевернулась, женщина утонула в реке. После этого отец мальчика нашел другую жену, отправив сына жить в детском доме. Тот факт, что читатель, пробегая глазами текст рассказала, касается реальных событий, делает произведение трогательным и грустным.

После смерти матери у мальчика остались двое близких людей – бабушка и дедушка. С бабушкой, Потылицыной Екатериной Петровной, Виктора связывали по-особенному тесные отношения.

Дорогие читатели! Предлагаем вашему вниманию в основе которого реальный случай из жизни писателя.

Также Витя общался с соседями – семьей бывшего моряка Левонтия. Соседское семейство писатель тщательно выводит на страницах рассказа. Деревня, многодетная семья Левонтия, дружба с Санькой – левонтиевским сыном, рыбалка, купание в реке, приключения, в которые часто попадали мальчишки, отпечатались в памяти будущего писателя.

Символы рассказа и значение повествования о прянике

Символике названия рассказа стоит уделить отдельное внимание. Писатель использует образ пряника в виде розового коня, который напоминает о людях, оставшихся в сердце навсегда, о событиях детства, о беззаботности и непосредственности, свойственной детям, пусть даже пережившим тяжелые испытания и боль.

Проблема детства, взаимоотношений между поколениями – важные мотивы произведения Виктора Астафьева. Писатель стремится продемонстрировать читателям необходимость иметь чистую совесть по жизни, без которой не достичь покоя. Чистая совесть приобретается, когда человек учится говорить правду, избегать лжи, не совершать поступков, за которые потом будет стыдно.

Воспоминание об этом эпизоде детства – это исповедь уже пожилого человека, воспоминания которого свежи, будто события рассказа произошли вчера.

Писать рассказы для детей не так легко, как кажется на первый взгляд. Виктор Астафьев смог сочинить по-настоящему интересную и поучительную историю, прочитав которую, ребёнок вынесет для себя много полезной информации. Рассказ получил название «Конь с розовой гривой». Отзывы о произведении носят положительный характер, и чтобы в этом убедиться, достаточно прочитать его краткое содержание.

Начало

Бабушка главного героя поручила ему сходить на увал вместе с соседскими детьми, набрать земляники на продажу. В награду за это она пообещала мальчику купить пряник в виде коня с облитыми розовой глазурью гривой, копытами и хвостом. Семейство товарищей героя жило бедно. Отец работал на лесозаготовках и получал зарплату раз в две недели. Когда это происходило, они на радостях закатывали пир, а мать ребятишек раздавала долги. Впрочем, деньги заканчивались быстро, и перед получением очередного вознаграждения за труд они снова занимали у соседей. Жили они неблагополучно: хиленький забор практически сразу уходил на дрова, а мылись они и вовсе у соседей. Если прочитать любой отзыв о «Коне с розовой гривой», можно узнать, что читатели с жалостью относятся к этим детям.

Сбор ягод

Вместе с товарищами герой отправляется за заветными ягодами, чтобы заработать на желаемый пряник. Он успел набрать не один стакан земляники, когда другие дети устроили драку: самый старший из них обнаружил, что другие не собирают ягоды, а просто едят их. В ходе потасовки все, что они успели собрать, оказалось рассыпано по земле, растоптано или съедено. Дети не расстроились и решили пойти купаться. Один из них заметил, что ягоды, собранные героем, целы. Он подбил его «на слабо» съесть их, и все вместе друзья отправились на речку. Практически каждый человек ругает его за это, составляя свой отзыв. «Конь с розовой гривой» на этом не заканчивается. Главный герой вспоминает, что не собрал требуемые ягоды, только поздно вечером. Товарищи посоветовали набрать туес травы и камней, а сверху присыпать ягодами. Так мальчик и вернулся домой.

Раскрытие обмана

Бабушка долго нахваливала мальчика, ягоды пересыпать не стала, решив отвезти их так, как есть. Всю ночь его мучила совесть, и утром главный герой решил признаться в содеянном преступлении. Но он опоздал, бабушка успела уехать в город. Мальчику захотелось где-нибудь спрятаться, но укромного места не нашлось, поэтому он отправился с другом на рыбалку. Через несколько часов он увидел, как на лодке возвращается бабушка, она погрозила герою кулаком, дав понять, что обман раскрыт. Вернуться домой он смог только вечером и тут же спрятался в кладовку, где заранее приготовил «временную» постель. Утром к мальчику зашёл дедушка и велел попросить прощения за свой поступок. Поворчав, бабушка усадила внука завтракать, при этом продолжая сокрушаться по поводу обмана. То, что она сделала после, хвалит практически каждый человек, составляющий отзыв. «Конь с розовой гривой» завершается неожиданным для героя подарком. Бабушка всё же привезла ему заветный пряник.

Мнение читателей о рассказе, отзыв

«Конь с розовой гривой» вызывает у читателей восторг. Рассказ очень поучительный, он полезен не только детям, но и взрослым. Произведение учит самому главному — любой обман всегда будет раскрыт, а - самое страшное наказание. Мудрая бабушка не стала бить провинившегося ребёнка, не поставила в угол, только оставила наедине с самим собой, позволяя понять в полной мере последствия своего поступка. Именно это отмечает практически каждый человек, составляющий свой отзыв. «Конь с розовой гривой» - именно то произведение, которое стоит читать детям.

Бабушка послала меня на увал за земляникой вместе с соседскими ребятишками. Пообещала: если наберу полный туесок, она продаст мои ягоды вместе со своими и купит мне «пряник конём». Пряник в виде коня с гривой, хвостом и копытами, облитыми розовой глазурью, обеспечивал почёт и уважение мальчишек всей деревни и был их заветной мечтой.

На увал я пошёл вместе с детьми нашего соседа Левонтия, который работал на лесозаготовках. Примерно раз в пятнадцать дней «Левонтий получал деньги, и тогда в соседнем доме, где были одни ребятишки и ничего больше, начинался пир горой», а жена Левонтия бегала по селу и отдавала долги. В такие дни я всеми способами пробирался к соседям. Бабушка не пускала. «Нечего этих пролетариев объедать», - говорила она. У Левонтия меня охотно принимали и жалели как сироту. Заработанные соседом деньги кончались быстро, и тётка Васёна снова бегала по селу, одалживала.

Жило левонтьевское семейство бедно. Вокруг их избы не было никакого хозяйства, даже мылись они у соседей. Каждую весну они окружали дом жалким тыном, и каждую осень он шёл на растопку. На бабушкины попрёки Левонтий, бывший матрос, отвечал, что «любит слободу».

С левонтьевскими «орлами» я и пошёл на увал, зарабатывать на коня с розовой гривой. Я уже набрал несколько стаканов земляники, когда левонтьевские ребята затеяли драку - старший заметил, что остальные собирают ягоды не в посуду, а в рот. В результате вся добыча была рассыпана и съедена, а ребята решили спуститься к Фокинской речке. Тут-то они и заметили, что у меня земляника осталась. Съесть её меня «на слабо» подбил левонтьевский Санька, после чего я вместе с остальными отправился на речку.

О том, что посуда моя пуста, я вспомнил только к вечеру. Возвращаться домой с пустым туеском было стыдно и боязно, «бабушка моя, Катерина Петровна, не тётка Васёна, от неё враньём, слезами и разными отговорками не отделаешься». Санька меня и научил: натолкать в туес травы, а сверху рассыпать горсть ягод. Вот эту «обманку» я и принёс домой.

Бабушка меня долго хвалила, а ягоды пересыпать не стала - решила прямо в туеске в город на продажу везти. На улице я рассказал всё Саньке, и он потребовал от меня калач - как плату за молчание. Одним калачом я не отделался, таскал, пока Санька не наелся. Ночью я не спал, мучился - и бабушку обманул, и калачи украл. Наконец, решил утром встать и во всём признаться.

Проснувшись, я обнаружил, что проспал - бабушка уже уехала в город. Я жалел, что дедушкина заимка так далеко от села. У дедушки хорошо, тихо, и он бы меня в обиду не дал. От нечего делать я пошёл с Санькой на рыбалку. Через некоторое время я увидел большую лодку, выплывающую из-за мыса. В ней сидела бабушка и грозила мне кулаком.

Домой я вернулся только к вечеру и сразу юркнул в кладовку, где была «налажена» временная «постель из половиков и старого седла». Свернувшись калачиком, я жалел себя и вспоминал о маме. Как и бабушка, она ездила в город торговать ягодой. Однажды перегруженная лодка перевернулась и мама утонула. «Ее затянуло под сплавную бону», где она зацепилась косой. Я вспомнил, как мучилась бабушка, пока река не отпустила маму.

Проснувшись утром, я обнаружил, что с заимки вернулся дедушка. Он зашёл ко мне и велел попросить у бабушки прощения. Вдоволь посрамив и пообличав, бабушка усадила меня завтракать, а после всем рассказывала, «чего утворил её малой».

А коня бабушка мне всё же привезла. С тех пор много лет прошло, «нет в живых дедушки, нет и бабушки, да и моя жизнь клонится к закату, а я всё не могу забыть бабушкиного пряника - того дивного коня с розовой гривой».

Надеемся, что вам понравилось краткое содержание рассказа Конь с розовой гривой. Будем рады, если вы прочитаете этот рассказ целиком.

Рассказ «Конь с розовой гривой» Астафьева В. П. был написан в 1968 году. Произведение вошло в повесть писателя для детей и юношества «Последний поклон». В рассказе «Конь с розовой гривой» Астафьев раскрывает тему взросления ребенка, формирования его характера и мировоззрения. Произведение считается автобиографичным, описывающим эпизод из детства самого автора.

Главные герои

Главный герой (рассказчик) – сирота, внук Катерины Петровны, от его лица идет повествование в рассказе.

Катерина Петровна – бабушка главного героя.

Санька – сын соседа Левонтия, «вреднее и злее всех левонтьевских ребят» .

Левонтий – бывший моряк, сосед Катерины Петровны.

Бабушка отправляет главного героя с соседскими, левонтьевскими ребятами за земляникой. Женщина пообещала, что продаст собранные внуком ягоды в городе и купит ему пряник конем – «мечту всех деревенских малышей» . «Он белый-белый, этот конь. А грива у него розовая, хвост розовый, глаза розовые, копыта тоже розовые» . С таким пряником «сразу почету столько, внимания» .

Отец ребят, с которыми бабушка отправляла мальчика за ягодами, сосед Левонтий, работал на «бадогах» , заготовляя лес. Когда он получал деньги, его жена тут же бегала по соседям, раздавая долги. Их дом стоял без забора и ворот. Даже бани у них не было, поэтому левонтьевские мылись у соседей.

Весной семейство пыталось сделать изгородь из старых досок, но зимой все это уходило на растопку. Однако на любые упреки о безделье Левонтий отвечал, что любит «слободу» .

Рассказчику нравилось в дни получки Левонтия приходить к ним в гости, хотя бабушка и запрещала у «пролетариев объедать» . Там мальчик слушал их «коронную песню» о том, как матрос привез из Африки маленькую обезьянку, и животное очень тосковало по дому. Обычно застолья заканчивались тем, что Левонтий сильно напивался. Жена и дети убегали из дому, а мужчина всю ночь «бил остатки стекол в окнах, ругался, гремел, плакал» . Утром он все чинил и уходил на работу. А уже через несколько дней его жена ходила по соседям с просьбами одолжить денег и еды.

Дойдя до каменистого увала, ребята «рассыпались по лесу и начали брать землянику» . Левонтьевский старшой начал ругать остальных, что они не собирают ягоды, а только едят их. И, возмущаясь, сам съел все, что успел собрать. Оставшись с пустой посудой, соседские ребята пошли к речке. Рассказчику хотелось пойти с ними, но он еще не собрал полной посудины.

Сашка начал дразнить главного героя, что он боится бабушки, называть его жадным. Возмутившись, мальчик повелся на Санькино «слабо» , высыпал ягоды на траву, и ребята вмиг съели все собранное. Мальчику было жалко ягод, но напустив на себя отчаянность, он помчался с остальными к реке.

Ребята весь день провели гуляя. Домой возвращались вечером. Чтобы бабушка не ругала главного героя, ребята посоветовали ему заполнить посудину травой, а сверху присыпать ягодами. Мальчик так и сделал. Бабушка была очень рада, не заметила обмана и даже решила не пересыпать ягоды. Чтобы Санька не рассказал о случившемся Катерине Петровне, рассказчику пришлось украсть для него из кладовки несколько калачей.

Мальчик жалел, что дедушка его находился на заимке «километрах в пяти от села, в устье реки Маны» , так бы он мог сбежать к нему. Дедушка никогда не ругался и разрешал внуку гулять допоздна.

Главный герой решил дождаться утра и рассказать все бабушке, но проснулся, когда женщина уже уплыла в город. Вместе с левонтьевскими ребятами он пошел на рыбалку. Санька наловил рыбы, развел костер. Не дождавшись, пока рыба допечется, левонтьевские ребята съели ее полусырой, без соли и без хлеба. Искупавшись в реке, все упали в траву.

Неожиданно из-за мыса показалась лодка, в которой сидела Екатерина Петровна. Мальчик сразу бросился бежать, хотя бабушка грозно кричала ему вслед. Рассказчик до самой темноты пробыл у двоюродного брата. Домой его привела тетка. Спрятавшись в кладовке среди половиков, мальчик надеялся, что если он будет думать о бабушке хорошо, «она об этом догадается и все простит» .

Главный герой начал вспоминать свою мать. Она так же возила продавать ягоды в город. Как-то их лодка перевернулась, и мать утонула. Узнав о гибели дочери, бабушка шесть суток пробыла на берегу, «надеясь задобрить реку» . Ее «почти волоком утащили домой» , и после она еще долго грустила по умершей.

Главный герой проснулся от лучей солнца. На него был накинут дедушкин полушубок. Мальчик обрадовался – приехал дедушка. Все утро бабушка каждому, кто наведывался к ним, рассказывала, как продавала ягоды «культурной дамочке, в шляпке» и какую пакость совершил внук.

Зайдя в кладовку за вожжами, дедушка подтолкнул внука в кухню, чтобы тот извинился. Плача, мальчик попросил у бабушки прощения. Женщина «все еще непримиримо, но уже без грозы» позвала его есть. Слушая слова бабушки о том, «в какую бездонную пропасть ввергло» его «плутовство» мальчик снова разревелся. Закончив ругать внука, женщина все же положила перед ним белого коня с розовой гривой, приговаривая, чтобы он больше никогда ее не обманывал.

«Сколько лет с тех пор прошло! Нет в живых дедушки, нет и бабушки, да и моя жизнь клонится к закату, а я все не могу забыть бабушкиного пряника - того дивного коня с розовой гривой» .

Заключение

В произведении «Конь с розовой гривой» автор изобразил мальчика-сироту, который наивно смотрит на мир. Он словно не замечает, что соседские ребята пользуются его добротой и простодушием. Однако случай с пряничным конем становится для него важным уроком, что ни при каких обстоятельствах нельзя обманывать близких, что нужно уметь отвечать за свои поступки и жить по совести.

Тест по рассказу

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.6 . Всего получено оценок: 4319.

)

Бабушка возвратилась от соседей и сказала мне, что левонтьевские ребятишки собираются на увал по землянику, и велела сходить с ними.

Наберешь туесок. Я повезу свои ягоды в город, твои тоже продам и куплю тебе пряник.

Конем, баба?

Конем, конем.

Пряник конем! Это ж мечта всех деревенских малышей. Он белый-белый, этот конь. А грива у него розовая, хвост розовый, глаза розовые, копыта тоже розовые. Бабушка никогда не позволяла таскаться с кусками хлеба. Ешь за столом, иначе будет худо. Но пряник - совсем другое дело. Пряник можно сунуть под рубаху, бегать и слышать, как конь лягает копытами в голый живот. Холодея от ужаса - потерял, - хвататься за рубаху и со счастьем убеждаться - тут он, тут конь-огонь!

С таким конем сразу почету сколько, внимания! Ребята левонтьевские к тебе так и этак ластятся, и в чижа первому бить дают, и из рогатки стрельнуть, чтоб только им позволили потом откусить от коня либо лизнуть его. Когда даешь левонтьевскому Саньке или Таньке откусывать, надо держать пальцами то место, по которое откусить положено, и держать крепко, иначе Танька или Санька так цапнут, что останется от коня хвост да грива.

Левонтий, сосед наш, работал на бадогах вместе с Мишкой Коршуковым. Левонтий заготовлял лес на бадоги, пилил его, колол и сдавал на известковый завод, что был супротив села, по другую сторону Енисея. Один раз в десять дней, а может, и в пятнадцать я точно не помню, - Левонтий получал деньги, и тогда в соседнем доме, где были одни ребятишки и ничего больше, начинался пир горой. Какая-то неспокойность, лихорадка, что ли, охватывала не только левонтьевский дом, но и всех соседей. Ранним еще утром к бабушке забегала тетка Васеня - жена дяди Левонтия, запыхавшаяся, загнанная, с зажатыми в горсти рублями.

Да стой ты, чумовая! - окликала ее бабушка. - Сосчитать ведь надо.

Тетка Васеня покорно возвращалась, и, пока бабушка считала деньги, она перебирала босыми ногами, ровно горячий конь, готовый рвануть, как только приотпустят вожжи.

Бабушка считала обстоятельно и долго, разглаживая каждый рубль. Сколько я помню, больше семи или десяти рублей из «запасу» на черный день бабушка никогда Левонтьихе не давала, потому как весь этот «запас» состоял, кажется, из десятки. Но и при такой малой сумме заполошная Васеня умудрялась обсчитаться на рубль, когда и на целый трояк.

Ты как же с деньгами-то обращаешься, чучело безглазое! напускалась бабушка на соседку. - Мне рупь, другому рупь! Что же это получится? Но Васеня опять взметывала юбкой вихрь и укатывалась.

Передала ведь!

Бабушка еще долго поносила Левонтьиху, самого Левонтия, который, по ее убеждению, хлеба не стоил, а вино жрал, била себя руками по бедрам, плевалась, я подсаживался к окну и с тоской глядел на соседский дом.

Стоял он сам собою, на просторе, и ничего-то ему не мешало смотреть на свет белый кое-как застекленными окнами - ни забор, ни ворота, ни наличники, ни ставни. Даже бани у дяди Левонтия не было, и они, левонтьевские, мылись по соседям, чаще всего у нас, натаскав воды и подводу дров с известкового завода переправив.

В один благой день, может быть, и вечер дядя Левонтий качал зыбку и, забывшись, затянул песню морских скитальцев, слышанную в плаваниях, - он когда-то был моряком.

Приплыл по акияну Из Африки матрос, Малютку облизьяну Он в ящике привез…

Семейство утихло, внимая голосу родителя, впитывая очень складную и жалостную песню. Село наше, кроме улиц, посадов и переулков, скроено и сложено еще и попесенно - у всякой семьи, у фамилии была «своя», коронная песня, которая глубже и полнее выражала чувства именно этой и никакой другой родни. Я и поныне, как вспомню песню «Монах красотку полюбил», - так и вижу Бобровский переулок и всех бобровских, и мураши у меня по коже разбегаются от потрясенности. Дрожит, сжимается сердце от песни «шахматовского колена»: «Я у окошечка сидела, Боже мой, а дождик капал на меня». И как забыть фокинскую, душу рвущую: «Понапрасну ломал я решеточку, понапрасну бежал из тюрьмы, моя милая, родная женушка у другого лежит на груди», или дяди моего любимую: «Однажды в комнате уютной», или в память о маме-покойнице, поющуюся до сих пор: «Ты скажи-ка мне, сестра…» Да где же все и всех-то упомнишь? Деревня большая была, народ голосистый, удалой, и родня в коленах глубокая и широкая.

Но все наши песни скользом пролетали над крышей поселенца дяди Левонтия - ни одна из них не могла растревожить закаменелую душу боевого семейства, и вот на тебе, дрогнули левонтьевские орлы, должно быть, капля-другая моряцкой, бродяжьей крови путалась в жилах детей, и она-то размыла их стойкость, и когда дети были сыты, не дрались и ничего не истребляли, можно было слышать, как в разбитые окна, и распахнутые двери выплескивается дружный хор:

Сидит она, тоскует Все ночи напролет И песенку такую О родине поет: «На теплом-теплом юге, На родине моей, Живут, растут подруги И нет совсем людей…»

Дядя Левонтий подбуровливал песню басом, добавлял в нее рокоту, и оттого и песня, и ребята, и сам он как бы менялись обликом, красивше и сплоченней делались, и текла тогда река жизни в этом доме покойным, ровным руслом. Тетка Васеня, непереносимой чувствительности человек, оросив лицо и грудь слезьми, подвывая в старый прожженный фартук, высказывалась насчет безответственности человеческой - сгреб вот какой-то пьяный охламон облизьянку, утащил ее с родины невесть зачем и на че? А она вот, бедная, сидит и тоскует все ночи напролет… И, вскинувшись, вдруг впивалась мокрыми глазами в супруга - да уж не он ли, странствуя по белу свету, утворил это черно дело?! Не он ли свистнул облизьянку? Он ведь пьяный не ведает, чего творит!

Дядя Левонтий, покаянно принимающий все грехи, какие только возможно навесить на пьяного человека, морщил лоб, тужась понять: когда и зачем он увез из Африки обезьяну? И, коли увез, умыкнул животную, то куда она впоследствии делась?

Весною левонтьевское семейство ковыряло маленько землю вокруг дома, возводило изгородь из жердей, хворостин, старых досок. Но зимой все это постепенно исчезало в утробе русской печи, раскорячившейся посреди избы.

Танька левонтьевская так говаривала, шумя беззубым ртом, обо всем ихнем заведенье:

Зато как тятька шурунет нас - бегишь и не запнешша.

Сам дядя Левонтий в теплые вечера выходил на улицу в штанах, державшихся на единственной медной пуговице с двумя орлами, в бязевой рубахе, вовсе без пуговиц. Садился на истюканный топором чурбак, изображавший крыльцо, курил, смотрел, и если моя бабушка корила его в окно за безделье, перечисляла работу, которую он должен был, по ее разумению, сделать в доме и вокруг дома, дядя Левонтий благодушно почесывался.

Я, Петровна, слободу люблю! - и обводил рукою вокруг себя:

Хорошо! Как на море! Ништо глаз не угнетат!

Дядя Левонтий любил море, а я любил его. Главная цель моей жизни была прорваться в дом Левонтия после его получки, послушать песню про малютку обезьяну и, если потребуется, подтянуть могучему хору. Улизнуть не так-то просто. Бабушка знает все мои повадки наперед.

Нечего куски выглядывать, - гремела она. - Нечего этих пролетарьев объедать, у них самих в кармане - вошь на аркане.

Но если мне удавалось ушмыгнуть из дома и попасть к левонтьевским, тут уж все, тут уж я окружен бывал редкостным вниманием, тут мне полный праздник.

Выдь отсюдова! - строго приказывал пьяненький дядя Левонтий кому-нибудь из своих парнишек. И пока кто-либо из них неохотно вылезал из-за стола, пояснял детям свое строгое действие уже обмякшим голосом: - Он сирота, а вы всешки при родителях! - И, жалостно глянув на меня, взревывал: - Мать-то ты хоть помнишь ли? Я утвердительно кивал. Дядя Левонтий горестно облокачивался на руку, кулачищем растирал по лицу слезы, вспоминая; - Бадоги с ней по один год кололи-и-и! - И совсем уж разрыдавшись: - Когда ни придешь… ночь-полночь… пропа… пропащая ты голова, Левонтий, скажет и… опохмелит…

Тетка Васеня, ребятишки дяди Левонтия и я вместе с ними ударялись в рев, и до того становилось жалостно в избе, и такая доброта охватывала людей, что все-все высыпалось и вываливалось на стол и все наперебой угощали меня и сами ели уже через силу, потом затягивали песню, и слезы лились рекой, и горемычная обезьяна после этого мне снилась долго.

Поздно вечером либо совсем уже ночью дядя Левонтий задавал один и тот же вопрос: «Что такое жисть?!» После чего я хватал пряники, конфеты, ребятишки левонтьевские тоже хватали что попадало под руки и разбегались кто куда.

Последней ходу задавала Васеня, и бабушка моя привечала ее до утра. Левонтий бил остатки стекол в окнах, ругался, гремел, плакал.

На следующее утро он осколками стеклил окна, ремонтировал скамейки, стол и, полный мрака и раскаяния, отправлялся на работу. Тетка Васеня дня через три-четыре снова ходила по соседям и уже не взметывала юбкою вихрь, снова занимала до получки денег, муки, картошек - чего придется.

Вот с орлами-то дяди Левонтия и отправился я по землянику, чтобы трудом своим заработать пряник. Ребятишки несли бокалы с отбитыми краями, старые, наполовину изодранные на растопку, берестяные туески, кринки, обвязанные по горлу бечевками, у кого ковшики без ручек были. Парнишки вольничали, боролись, бросали друг в друга посудой, ставили подножки, раза два принимались драться, плакали, дразнились. По пути они заскочили в чей-то огород, и, поскольку там еще ничего не поспело, напластали беремя луку-батуна, наелись до зеленой слюны, остатки побросали. Оставили несколько перышек на свистульки. В обкусанные перья они пищали, приплясывали, под музыку шагалось нам весело, и мы скоро пришли на каменистый увал. Тут все перестали баловаться, рассыпались по лесу и начали брать землянику, только-только еще поспевающую, белобокую, редкую и потому особенно радостную и дорогую.

Я брал старательно и скоро покрыл дно аккуратненького туеска стакана на два-три.

Бабушка говорила: главное в ягодах - закрыть дно посудины. Вздохнул я с облегчением и стал собирать землянику скорее, да и попадалось ее выше по увалу больше и больше.

Левонтьевские ребятишки сначала ходили тихо. Лишь позвякивала крышка, привязанная к медному чайнику. Чайник этот был у старшего парнишки, и побрякивал он, чтобы мы слышали, что старшой тут, поблизости, и бояться нам нечего и незачем.

Вдруг крышка чайника забренчала нервно, послышалась возня.

Ешь, да? Ешь, да? А домой че? А домой че? - спрашивал старшой и давал кому-то тумака после каждого вопроса.

А-га-га-гааа! - запела Танька. - Шанька шажрал, дак ничо-о-о…

Попало и Саньке. Он рассердился, бросил посудину и свалился в траву. Старшой брал, брал ягоды да и задумался: он для дома старается, а те вон, дармоеды, жрут ягоды либо вовсе на траве валяются. Подскочил старшой и пнул Саньку еще раз. Санька взвыл, кинулся на старшого. Зазвенел чайник, брызнули из него ягоды. Бьются братья богатырские, катаются по земле, всю землянику раздавили.

После драки и у старшого опустились руки. Принялся он собирать просыпанные, давленые ягоды - и в рот их, в рот.

Значит, вам можно, а мне, значит, нельзя! Вам можно, а мне, значит, нельзя? - зловеще спрашивал он, пока не съел все, что удалось собрать.

Вскоре братья как-то незаметно помирились, перестали обзываться и решили спуститься к Фокинской речке, побрызгаться.

Мне тоже хотелось к речке, тоже бы побрызгаться, но я не решался уйти с увала, потому что еще не набрал полную посудину.

Бабушки Петровны испугался! Эх ты! - закривлялся Санька и назвал меня поганым словом. Он много знал таких слов. Я тоже знал, научился говорить их у левонтьевских ребят, но боялся, может, стеснялся употреблять поганство и несмело заявил:

Зато мне бабушка пряник конем купит!

Может, кобылой? - усмехнулся Санька, плюнул себе под ноги и тут же что-то смекнул; - Скажи уж лучше - боишься ее и еще жадный!

А хочешь, все ягоды съем? - сказал я это и сразу покаялся, понял, что попался на уду. Исцарапанный, с шишками на голове от драк и разных других причин, с цыпками на руках и ногах, с красными окровенелыми глазами, Санька был вреднее и злее всех левонтьевских ребят.

Слабо! - сказал он.

Мне слабо! - хорохорился я, искоса глядя в туесок. Там было ягод уже выше середины. - Мне слабо?! - повторял я гаснущим голосом и, чтобы не спасовать, не струсить, не опозориться, решительно вытряхнул ягоды на траву: - Вот! Ешьте вместе со мной!

Навалилась левонтьевская орда, ягоды вмиг исчезли. Мне досталось всего несколько малюсеньких, гнутых ягодок с прозеленью. Жалко ягод. Грустно. Тоска на сердце - предчувствует оно встречу с бабушкой, отчет и расчет. Но я напустил на себя отчаянность, махнул на все рукой - теперь уже все равно. Я мчался вместе с левонтьевскими ребятишками под гору, к речке, и хвастался:

Я еще у бабушки калач украду!

Парни поощряли меня, действуй, мол, и не один калач неси, шанег еще прихвати либо пирог - ничего лишнее не будет.

Бегали мы по мелкой речке, брызгались студеной водой, опрокидывали плиты и руками ловили подкаменщика - пищуженца. Санька ухватил эту мерзкую на вид рыбину, сравнил ее со срамом, и мы растерзали пищуженца на берегу за некрасивый вид. Потом пуляли камни в пролетающих птичек, подшибли белобрюшку. Мы отпаивали ласточку водой, но она пускала в речку кровь, воды проглотить на могла и умерла, уронив головку. Мы похоронили беленькую, на цветочек похожую птичку на берегу, в гальке и скоро забыли о ней, потому что занялись захватывающим, жутким делом: забегали в устье холодной пещеры, где жила (это в селе доподлинно знали) нечистая сила. Дальше всех в пещеру забежал Санька - его и нечистая сила не брала!

Это еще че! - хвалился Санька, воротившись из пещеры. - Я бы дальше побег, в глыбь побег ба, да босый я, там змеев гибель.

Жмеев?! - Танька отступила от устья пещеры и на всякий случай подтянула спадающие штанишки.

Домовниху с домовым видел, - продолжал рассказывать Санька.

Хлопуша! Домовые на чердаке живут да под печкой! - срезал Саньку старшой.

Санька смешался было, однако тут же оспорил старшого:

Дак тама какой домовой-то? Домашний. А тут пещернай. В мохе весь, серай, дрожмя дрожит - студено ему. А домовниха худа-худа, глядит жалобливо и стонет. Да меня не подманишь, подойди только схватит и слопает. Я ей камнем в глаз залимонил!..

Может, Санька и врал про домовых, но все равно страшно было слушать, чудилось - вот совсем близко в пещере кто-то все стонет, стонет. Первой дернула от худого места Танька, следом за нею и остальные ребята с горы посыпались. Санька свистнул, заорал дурноматом, поддавая нам жару.

Так интересно и весело мы провели весь день, и я совсем уже забыл про ягоды, но наступила пора возвращаться домой. Мы разобрали посуду, спрятанную под деревом.

Задаст тебе Катерина Петровна! Задаст! - заржал Санька. Ягоды-то мы съели! Ха-ха! Нарошно съели! Ха-ха! Нам-то ништяк! Ха-ха! А тебе-то хо-хо!..

Я и сам знал, что им-то, левонтьевским, «ха-ха!», а мне «хо-хо!». Бабушка моя, Катерина Петровна, не тетка Васеня, от нее враньем, слезами и разными отговорками не отделаешься.

Тихо плелся я за левонтьевскими ребятами из лесу. Они бежали впереди меня гурьбой, гнали по дороге ковшик без ручки. Ковшик звякал, подпрыгивал на камнях, от него отскакивали остатки эмалировки.

Знаешь че? - проговорив с братанами, вернулся ко мне Санька. - Ты в туес травы натолкай, сверху ягод - и готово дело! Ой, дитятко мое! - принялся с точностью передразнивать мою бабушку Санька. - Пособил тебе воспо-одь, сиротинке, пособи-ил. И подмигнул мне бес Санька, и помчался дальше, вниз с увала, домой.

А я остался.

Утихли голоса ребятни под увалом, за огородами, жутко сделалось. Правда, село здесь слышно, а все же тайга, пещера недалеко, в ней домовниха с домовым, змеи кишмя кишат. Повздыхал я, повздыхал, чуть было не всплакнул, но надо было слушать лес, траву, домовые из пещеры не подбираются ли. Тут хныкать некогда. Тут ухо востро держи. Я рвал горстью траву, а сам озирался по сторонам. Набил травою туго туесок, на бычке, чтоб к свету ближе и дома видать, собрал несколько горсток ягодок, заложил ими траву - получилось земляники даже с копной.

Дитятко ты мое! - запричитала бабушка, когда я, замирая от страха, передал ей посудину. - Восподь тебе пособил, воспо-дь! Уж куплю я тебе пряник, самый большущий. И пересыпать ягодки твои не стану к своим, прямо в этом туеске увезу…

Отлегло маленько.

Я думал, сейчас бабушка обнаружит мое мошенничество, даст мне что полагается, и уже приготовился к каре за содеянное злодейство. Но обошлось. Все обошлось. Бабушка унесла туесок в подвал, еще раз похвалила меня, дала есть, и я подумал, что бояться мне пока нечего и жизнь не так уж худа.

Я поел, отправился на улицу играть, и там дернуло меня сообщить обо всем Саньке.

А я расскажу Петровне! А я расскажу!..

Не надо, Санька!

Принеси калач, тогда не расскажу.

Я пробрался тайком в кладовку, вынул из ларя калач и принес его Саньке, под рубахой. Потом еще принес, потом еще, пока Санька не нажрался.

«Бабушку надул. Калачи украл! Что только будет?» - терзался я ночью, ворочаясь на полатях. Сон не брал меня, покой «андельский» не снисходил на мою жиганью, на мою варначью душу, хотя бабушка, перекрестив на ночь, желала мне не какого-нибудь, а самого что ни на есть «андельского», тихого сна.

Ты чего там елозишь? - хрипло спросила из темноты бабушка. - В речке небось опять бродил? Ноги опять болят?

Не-е, - откликнулся я. - Сон приснился…

Спи с Богом! Спи, не бойся. Жизнь страшнее снов, батюшко…

«А что, если слезть с полатей, забраться к бабушке под одеяло и все-все рассказать?»

Я прислушался. Снизу доносилось трудное дыхание старого человека. Жалко будить, устала бабушка. Ей рано вставать. Нет уж, лучше я не буду спать до утра, скараулю бабушку, расскажу обо всем: и про туесок, и про домовниху с домовым, и про калачи, и про все, про все…

От этого решения мне стало легче, и я не заметил, как закрылись глаза. Возникла Санькина немытая рожа, потом замелькал лес, трава, земляника, завалила она и Саньку, и все, что виделось мне днем.

На полатях запахло сосняком, холодной таинственной пещерой, речка прожурчала у самых ног и смолкла…

Дедушка был на заимке, километрах в пяти от села, в устье реки Маны. Там у нас посеяна полоска ржи, полоска овса и гречи да большой загон посажен картошек. О колхозах тогда еще только начинались разговоры, и селяне наши жили пока единолично. У дедушки на заимке я любил бывать. Спокойно у него там, обстоятельно, никакого утеснения и надзора, бегай хоть до самой ночи. Дедушка никогда и ни на кого не шумел, работал неторопливо, но очень уемисто и податливо.

Ах, если бы заимка была ближе! Я бы ушел, скрылся. Но пять километров для меня были тогда непреодолимым расстоянием. И Алешки нет, чтобы с ним вместе умотать. Недавно приезжала тетка Августа и забрала Алешку с собой на лесоучасток, куда она поступила работать.

Слонялся я, слонялся по пустой избе и ничего другого не мог придумать, как податься к левонтьевским.

Уплыла Петровна! - ухмыльнулся Санька и цыркнул слюной в дырку меж передних зубов. У него в этой дырке мог поместиться еще один зуб, и мы были без ума от этой Санькиной дырки. Как он в нее цыркал слюной!

Санька собирался на рыбалку, распутывал леску. Малые его братья и сестры толкались подле, бродили вокруг скамеек, ползали, ковыляли на кривых ногах.

Санька раздавал затрещины направо и налево - малые лезли под руку, путали леску.

Крючка нету, - сердито буркнул он, - проглотил, должно, который-то.

Ништя-ак! - успокоил меня Санька. - Переварят. У тебя много крючков, дай. Я тебя с собой возьму.

Я помчался домой, схватил удочки, хлеба в карман сунул, и мы подались к каменным бычкам, за поскотину, спускавшуюся прямо в Енисей по-за логом.

Старшого дома не было. Его взял с собой «на бадоги» отец, и Санька командовал напропалую. Поскольку был он сегодня старшим и чувствовал большую ответственность, то уж не задирался зря и, мало того, усмирял «народ», если тот начинал свалку.

У бычков Санька поставил удочки, наживил червяков, поклевал на них и «с руки» закинул лески, чтобы дальше закинулось, - всем известно: чем дальше и глубже, тем больше рыбы и крупней она.

Ша! - вытаращил глаза Санька, и мы покорно замерли. Долго не клевало. Мы устали ждать, начали толкаться, хихикать, дразниться. Санька терпел, терпел и прогнал нас искать щавель, береговой чеснок, дикую редьку, иначе, мол, он за себя не ручается, иначе он всем нам нащелкает. Левонтьевские ребята умели пропитаться «от земли», ели все, что Бог пошлет, ничем не брезговали и оттого были краснорожие, сильные, ловкие, особенно за столом.

Без нас у Саньки в самом деле заклевало. Пока мы собирали пригодную для жратвы зелень, он вытащил двух ершей, пескаря и белоглазого ельчика. Развели огонь на берегу. Санька вздел на палочки рыб, приспособил их жарить, ребятишки окружили костерок и не спускали глаз с жарева. «Са-ань! - заныли они скоро. - Уж изварилось! Са-ань!..»

Н-ну, прорвы! Н-ну, прорвы! Ужели не видите, что ерш жабрами зеват? Токо бы слопать поскореича. А ну как брюхо схватит, понос ешли?..

Понос у Витьки Катерининого быват. У нас не-эт.

Я че сказал?!

Смолкли орлы боевые. С Санькой не больно турусы разведешь, он, чуть чего, и навтыкает. Терпят малые, швыркают носами; норовят огонь пожарче сладить. Однако терпенья хватает ненадолго.

Ну, Са-ань, вон уж прямо уголь…

Подавитесь!

Ребята сцапали палочки с жареной рыбой, разорвали на лету и на лету же, постанывая от горячего, съели их почти сырыми, без соли и хлеба, съели и в недоумении огляделись: уже?! Столько ждали, столько терпели и только облизнулись. Хлеб мой ребятишки тоже незаметно смолотили и занялись кто чем: вытаскивали из норок береговушек, «блинали» каменными плиточками по воде, пробовали купаться, но вода была еще холодная, быстро выскочили из реки отогреваться у костра. Отогрелись и упали в еще низкую траву, чтоб не видать, как Санька жарит рыбу, теперь уже себе, теперь его черед, и тут уж проси не проси - могила. Не даст, потому как сам пожрать любит пуще всех.

День был ясный, летний. Сверху пекло. Возле поскотины клонились к земле рябенькие кукушкины башмачки. На длинных хрустких стеблях болтались из стороны в сторону синие колокольчики, и, наверное, только пчелы слышали, как они звенели. Возле муравейника на обогретой земле лежали полосатые цветки-граммофончики, и в голубые их рупоры совали головы шмели. Они надолго замирали, выставив мохнатые зады, должно быть, заслушивались музыкой. Березовые листья блестели, осинник сомлел от жары, сосняк по увалам был весь в синем куреве. Над Енисеем солнечно мерцало. Сквозь это мерцание едва проглядывали красные жерла известковых печей, полыхающих по ту сторону реки. Тени скал лежали недвижно на воде, и светом их размыкало, рвало в клочья, будто старое тряпье. Железнодорожный мост в городе, видимый из нашего села в ясную погоду, колыхался тонким кружевцем, и, если долго смотреть на него, - кружевце истоньшалось и рвалось.

Оттуда, из-за моста, должна приплыть бабушка. Что только будет! И зачем я так сделал? Зачем послушался левонтьевских? Вон как хорошо было жить. Ходи, бегай, играй и ни о чем не думай. А теперь что? Надеяться теперь не на что. Разве что на нечаянное какое избавление. Может, лодка опрокинется и бабушка утонет? Нет уж, лучше пусть не опрокидывается. Мама утонула. Чего хорошего? Я нынче сирота. Несчастный человек. И пожалеть меня некому. Левонтий только пьяный жалеет да еще дедушка - и все, бабушка только кричит, еще нет-нет да поддаст - у нее не задержится. Главное, дедушки нет. На заимке дедушка. Он бы не дал меня в обиду. Бабушка и на него кричит: «Потатчик! Своим всю жизнь потачил, теперь этого!..»«Дедушка ты дедушка, хоть бы ты в баню мыться приехал, хоть бы просто так приехал и взял бы меня с собою!»

Ты чего нюнишь? - наклонился ко мне Санька с озабоченным видом.

Ништя-ак! - утешил меня Санька. - Не ходи домой, и все! Заройся в сено и притаись. Петровна видела у твоей матери глаз приоткрытый, когда ее хоронили. Боится - ты тоже утонешь. Вот она как запричитает: «Утону-у-ул мой дитятко, спокинул меня, сиротиночка», - ты тут и вылезешь!..

Не буду так делать! - запротестовал я. - И слушаться тебя не буду!..

Ну и лешак с тобой! Об тебе же стараются. Во! Клюнуло! У тебя клюнуло!

Я свалился с яра, переполошив береговушек в дырках, и рванул удочку. Попался окунь. Потом ерш. Подошла рыба, начался клев. Мы наживляли червяков, закидывали.

Не перешагивай через удилище! - суеверно орал Санька на совсем ошалевших от восторга малышей и таскал, таскал рыбешек. Парнишонки надевали их на ивовый прут, опускали в воду и кричали друг на дружку: «Кому говорено - не пересекай удочку?!»

Вдруг за ближним каменным бычком защелкали по дну кованые шесты, из-за мыса показалась лодка. Трое мужиков разом выбрасывали из воды шесты. Сверкнув отшлифованными наконечниками, шесты разом падали в воду, и лодка, зарывшись по обводы в реку, рвалась вперед, откидывая на стороны волны. Взмах шестов, перекидка рук, толчок - лодка вспрыгнула носом, ходко подалась вперед. Она ближе, ближе. Вот уж кормовой двинул шестом, и лодка кивнула в сторону от наших удочек. И тут я увидел сидящего на беседке еще одного человека. Полушалок на голове, концы его пропущены под мышки и крест-накрест завязаны на спине. Под полушалком крашенная в бордовый цвет кофта. Вынималась эта кофта из сундука по большим праздникам и по случаю поездки в город.

Я рванул от удочек к яру, подпрыгнул, ухватился за траву, засунув большой палец ноги в норку. Подлетела береговушка, тюкнула меня по голове, я с перепугу упал на комья глины, подскочил и бежать по берегу, прочь от лодки.

Ты куда! Стой! Стой, говорю! - кричала бабушка.

Я мчался во весь дух.

Я-а-авишша, я-авишша домой, мошенник!

Мужики поддали жару.

Держи его! - крикнули из лодки, и я не заметил, как оказался на верхнем конце села, куда и одышка, всегда меня мучающая, девалась! Я долго отдыхивался и скоро обнаружил подступает вечер - волей-неволей надо возвращаться домой. Но я не хотел домой и на всякий случай подался к двоюродному братишке Кеше, дяди Ваниному сыну, жившему здесь, на верхнем краю села.

Мне повезло. Возле дяди Ваниного дома играли в лапту. Я ввязался в игру и пробегал до темноты. Появилась тетя Феня, Кешкина мать, и спросила меня:

Ты почему домой не идешь? Бабушка потеряет тебя.

Не-е, - ответил я как можно беспечнее. - Она в город уплыла. Может, ночует там.

Тетя Феня предложила мне поесть, и я с радостью смолотил все, что она мне дала, тонкошеий Кеша попил вареного молока, и мать ему сказала с укором:

Все на молочке да на молочке. Гляди вон, как ест парнишка, оттого и крепок, как гриб боровик. - Мне поглянулась тети Фенина похвала, и я уже тихо надеяться стал, что она меня и ночевать оставит.

Но тетя Феня порасспрашивала, порасспрашивала меня обо всем, после чего взяла за руку и отвела домой.

В нашей избе уже не было свету. Тетя Феня постучала к окно. «Не заперто!» - крикнула бабушка. Мы вошли в темный и тихий дом, где только и слышалось многокрылое постукивание бабочек да жужжание бьющихся о стекло мух.

Тетя Феня оттеснила меня в сени, втолкнула в пристроенную к сеням кладовку. Там была налажена постель из половиков и старого седла в головах - на случай, если днем кого-то сморит жара и ему захочется отдохнуть в холодке.

Я зарылся в половик, притих, слушая.

Тетя Феня и бабушка о чем-то разговаривали в избе, но о чем не разобрать. В кладовке пахло отрубями, пылью и сухой травой, натыканной во все щели и под потолком. Трава эта все чего-то пощелкивала да потрескивала. Тоскливо было в кладовке. Темень была густа, шероховата, заполненная запахами и тайной жизнью. Под полом одиноко и робко скреблась мышь, голодающая из-за кота. И все потрескивали сухие травы да цветы под потолком, открывали коробочки, сорили во тьму семечки, два или три запутались в моих полосах, но я их не вытаскивал, страшась шевельнуться.

На селе утверждалась тишина, прохлада и ночная жизнь. Убитые дневною жарою собаки приходили в себя, вылазили из-под сеней, крылец, из конур и пробовали голоса. У моста, что положен через Фокинскую речку, пиликала гармошка. На мосту у нас собирается молодежь, пляшет там, поет, пугает припозднившихся ребятишек и стеснительных девчонок.

У дяди Левонтия спешно рубили дрова. Должно быть, хозяин принес чего-то на варево. У кого-то левонтьевские «сбодали» жердь? Скорей всего у нас. Есть им время промышлять в такую пору дрова далеко…

Ушла тетя Феня, плотно прикрыла дверь в сенках. Воровато прошмыгнул ко крыльцу кот. Под полом стихла мышь. Стало совсем темно и одиноко. В избе не скрипели половицы, не ходила бабушка. Устала. Не ближний путь в город-то! Восемнадцать верст, да с котомкой. Мне казалось, что, если я буду жалеть бабушку, думать про нее хорошо, она об этом догадается и все мне простит. Придет и простит. Ну разок и щелкнет, так что за беда! За такое дело и не разок можно…

Однако бабушка не приходила. Мне сделалось холодно. Я свернулся калачиком и дышал себе на грудь, думая про бабушку и про все жалостное.

Когда утонула мама, бабушка не уходила с берега, ни унести, ни уговорить ее всем миром не могли. Она все кликала и звала маму, бросала в реку крошки хлебушка, серебрушки, лоскутки, вырывала из головы волосы, завязывала их вокруг пальца и пускала по течению, надеясь задобрить реку, умилостивить Господа.

Лишь на шестые сутки бабушку, распустившуюся телом, почти волоком утащили домой. Она, словно пьяная, бредово что-то бормотала, руки и голова ее почти доставали землю, волосья на голове расплетались, висели над лицом, цеплялись за все и оставались клочьями на бурьянe. на жердях и на заплотах.

Бабушка упала среди избы на голый пол, раскинув руки, и так вот спала, не раздетая, в скоробленных опорках, словно плыла куда-то, не издавая ни шороха, ни звука, и доплыть не могла. В доме говорили шепотом, ходили ца цыпочках, боязно наклонялись над бабушкой, думая, что она умерла. Но из глубины бабушкиного нутра, через стиснутые зубы шел непрерывный стон, словно бы придавило что-то или кого-то там, в бабушке, и оно мучилось от неотпускающей, жгучей боли.

Очнулась бабушка ото сна сразу, огляделась, будто после обморока, и стала подбирать волосы, сплетать их в косу, держа тряпочку для завязки косы в зубах. Деловито и просто не сказала, а выдохнула она из себя: «Нет, не дозваться мне Лиденьку, не дозваться. Не отдает ее река. Близко где-то, совсем близко держит, но не отдает и не показывает…»

А мама и была близко. Ее затянуло под сплавную бону против избы Вассы Вахрамеевны, она зацепилась косой за перевязь бон и моталась, моталась там до тех пор, пока не отопрели волосы и не оторвало косу. Так они и мучились: мама в воде, бабушка на берегу, мучились страшной мукой неизвестно за чьи тяжкие грехи…

Бабушка узнала и рассказала мне, когда я подрос, что в маленькую долбленую лодку набилось восемь человек отчаянных овсянских баб и один мужик на корме - наш Кольча-младший. Бабы все с торгом, в основном с ягодой - земляникой, и, когда лодка опрокинулась, по воде, ширясь, понеслась красная яркая полоса, и сплавщики с катера, спасавшие людей, закричали: «Кровь! Кровь! Разбило о бону кого-то…» Но по реке плыла земляника. У мамы тоже была кринка земляники, и алой струйкой слилась она с красной полосой. Может, и мамина кровь от удара головой о бону была там, текла и вилась вместе с земляникой по воде, да кто ж узнает, кто отличит в панике, в суете и криках красное от красного?

Проснулся я от солнечного луча, просочившегося в мутное окошко кладовки и ткнувшегося мне в глаза. В луче мошкой мельтешила пыль. Откуда-то наносило заимкой, пашнею. Я огляделся, и сердце мое радостно подпрыгнуло: на меня был накинут дедушкин старенький полушубок. Дедушка приехал ночью. Красота! На кухне бабушка кому-то обстоятельно рассказывала:

- …Культурная дамочка, в шляпке. «Я эти вот ягодки все куплю». Пожалуйста, милости прошу. Ягодки-то, говорю, сиротинка горемышный собирал…

Тут я провалился сквозь землю вместе с бабушкой и уже не мог и не желал разбирать, что говорила она дальше, потому что закрылся полушубком, забился в него, чтобы скорее помереть. Но сделалось жарко, глухо, стало нечем дышать, и я открылся.

Своих вечно потачил! - гремела бабушка. - Теперь этого! А он уж мошенничат! Че потом из него будет? Жиган будет! Вечный арестант! Я вот еще левонтьевских, пятнай их, в оборот возьму! Это ихняя грамота!..

Убрался дед во двор, от греха подальше, чего-то тюкает под навесом. Бабушка долго одна не может, ей надо кому-то рассказывать о происшествии либо разносить вдребезги мошенника, стало быть, меня, и она тихонько прошла по сеням, приоткрыла дверь в кладовку. Я едва успел крепко-накрепко сомкнуть глаза.

Не спишь ведь, не спишь! Все-о вижу!

Но я не сдавался. Забежала в дом тетка Авдотья, спросила, как «тета» сплавала в город. Бабушка сказала, что «сплавала, слава Тебе, Господи, ягоденки продала сходно», и тут же принялась повествовать:

Мой-то! Малой-то! Чего утворил!.. Послушай-ко, послушай-ко, девка!

В это утро к нам приходило много людей, и всех бабушка задерживала, чтоб поведать: «А мой-то! Малой-то!» И это ей нисколько не мешало исполнять домашние дела - она носилась взад-вперед, доила корову, выгоняла ее к пастуху, вытряхивала половики, делала разные свои дела и всякий раз, пробегая мимо дверей кладовки, не забывала напомнить:

Не спишь ведь, не спишь! Я все-о вижу!

В кладовку завернул дедушка, вытянул из-под меня кожаные вожжи и подмигнул:

«Ничего, дескать, терпи и не робей!», да еще и по голове меня погладил. Я заширкал носом и так долго копившиеся слезы ягодой, крупной земляникой, пятнай ее, сыпанули из моих глаз, и не было им никакого удержу.

Ну, што ты, што ты? - успокаивал меня дед, обирая большой рукой слезы с моего лица. - Чего голоднай-то лежишь? Попроси прошшенья… Ступай, ступай, - легонько подтолкнул меня дед в спину.

Придерживая одной рукой штаны, прижав другую локтем к глазам, я ступил в избу и завел:

Я больше… Я больше… Я больше… - и ничего не мог дальше сказать.

Ладно уж, умывайся да садись трескать! - все еще непримиримо, но уже без грозы, без громов оборвала меня бабушка. Я покорно умылся, долго возил по лицу сырым рукотерником и вспомнил, что ленивые люди, по заверению бабушки, всегда сырым утираются, потому что всех позднее встают. Надо было двигаться к столу, садиться, глядеть на людей. Ах ты Господи! Да чтобы я еще хоть раз сплутовал! Да я…

Содрогаясь от все еще не прошедших всхлипов, я прилепился к столу. Дед возился на кухне, сматывал на руку старую, совсем, понимал я, ненужную ему веревку, чего-то доставал с полатей, вынул из-под курятника топор, попробовал пальцем острие. Он ищет и находит заделье, чтоб только не оставлять горемычного внука один на один с «генералом» - так он в сердцах или в насмешку называет бабушку. Чувствуя незримую, но надежную поддержку деда, я взял со стола краюху и стал есть ее всухомятку. Бабушка одним махом плеснула молоко, со стуком поставила посудину передо мной и подбоченилась:

Брюхо болит, на краюху глядит! Эшь ведь какой смирененькай! Эшь ведь какой тихонькай! И молочка не попросит!..

Дед мне подморгнул - терпи. Я и без него знал: Боже упаси сейчас перечить бабушке, сделать чего не по ее усмотрению. Она должна разрядиться и должна высказать все, что у нее на сердце накопилось, душу отвести и успокоить должна. И срамила же меня бабушка! И обличала же! Только теперь, поняв до конца, в какую бездонную пропасть ввергло меня плутовство и на какую «кривую дорожку» оно меня еще уведет, коли я так рано взялся шаромыжничать, коли за лихим людом потянулся на разбой, я уж заревел, не просто раскаиваясь, а испугавшись, что пропал, что ни прощенья, ни возврата нету…

Даже дед не выдержал бабушкиных речей и моего полного раскаянья. Ушел. Ушел, скрылся, задымив цигаркой, дескать, мне тут ни помочь, ни совладать, Бог пособляй тебе, внучек…

Бабушка устала, выдохлась, а может, и почуяла, что уж того она, лишковато все ж меня громила.

Было покойно в избе, однако все еще тяжело. Не зная, что делать, как дальше жить, я разглаживал заплатку на штанах, вытягивал из нее нитки. А когда поднял голову, увидел перед собой…

Я зажмурился и снова открыл глаза. Еще раз зажмурился, еще раз открыл. По скобленому кухонному столу, будто по огромной земле, с пашнями, лугами и дорогами, на розовых копытцах, скакал белый конь с розовой гривой.

Бери, бери, че смотришь? Глядишь, зато еще когда омманешь баушку…

Сколько лет с тех пор прошло! Сколько событий минуло. Нет в живых дедушки, нет и бабушки, да и моя жизнь клонится к закату, а я все не могу забыть бабушкиного пряника - того дивного коня с розовой гривой.